Трейси пошла по коридору вслед за ним до маленькой комнаты. Общими усилиями они раздели Джоша — их руки и плечи то и дело соприкасались.
При каждом таком прикосновении в груди Трейси росло стеснение, воздух в комнате, казалось, сгущался. Ее обонятельная система упрямо отфильтровывала медицинские запахи и, как пчела — цветок, выискивала легчайший аромат знакомого одеколона. Ну почему правильные поступки даются так трудно?
Корт закончил взвешивать и измерять Джоша, послушал его сердце и легкие. Посмотрел в уши, пощупал толстый животик. Последнее Джошу очень понравилось.
Трейси никогда не видела, как Корт работает.
Безусловно, он знал свое дело — и имел достаточно терпения. Упрямство ребенка он перебарывал мягкой настойчивостью, возмущение успокаивал легкими прикосновениями. Закончив, оставил Джоша сидеть на столике для осмотра.
Между взрослыми установилось неловкое молчание. Корт глянул на часы, потом на дверь и сунул стетоскоп в карман халата. Озабоченно наморщил лоб:
— Как ты?
Прошло три дня, как они вернулись к чисто деловым отношениям, три длинных, наполненных молчанием дня. Несколько слов, когда Корт оставлял с ней Джоша, несколько слов — когда забирал его. И все.
— Прекрасно.
Испытующий взгляд изучал ее столь же дотошно, как еще недавно — его руки.
— Помощь не нужна? Я видел утром обезболивающее на кухонном столе, когда оставлял Джоша.
Щеки Трейси вспыхнули. Разговаривать с ним о своих месячных…
— У меня все в порядке.
Он наморщился еще больше.
— Трейси…
— Ну, спазмы у меня, — ей самой не верилось, что она это сказала вслух.
— Ты проверилась? Я бы мог…
— Нет. Я здорова. Спасибо.
Чтобы Корт осматривал ее… Даже и думать об этом невозможно. И вообще, стоит ему хоть раз тронуть ее, и она — очень даже вероятно — пригласит его вернуться в ее постель. Она скучала по нему, и не только по изумительному искусству любви. Не раз он рассказывал ей об университете, о соседях по общежитию, и, слушая, она как бы проживала еще и его жизнь. В ответ рассказывала о своей семье, об учениках, об общих старых приятелях. Ей недоставало всего этого, недоставало его присутствия за завтраками и обедами, его отчетов о том, как прошел день, рассказов о трудных случаях. И его касаний, его запаха, вкуса его кожи.
Боже, она заново влюбилась в него.
— Иногда помогают противозачаточные таблетки, и можно попробовать тепло или оргазм. — Он вошел в роль доктора и расслабился, почувствовав себя на своем коньке — чего о ней нельзя было сказать никак.
— У меня нет грелки, а другие варианты меня не интересуют. И потом. Корт, у меня есть врач, она знает об этой проблеме.
— Она? К Финни не обращаешься?
— Нет. Езжу в Кингсвилл.
Вновь напряженное молчание. Корт опять взглянул на часы. Куда делся док? Когда пришла Трейси, он занимался с последним больным.
Смотреть на нее было больно, и он принялся забавляться с малышом. Он тосковал без Трейси и, что хуже, думал о ней днями напролет. Иногда отключался на эти думы, слушая пациентов, и тогда приходилось просить их повторить все сказанное заново. Собственная расхлябанность огорчала его донельзя, а ведь раньше с ним такого не случалось. Никогда мысли о Кэйт не мешали работать.
— Посмотрю, что его задержало. — Корт рывком распахнул дверь и увидел, что доктор Финни стоит по другую ее сторону.
— Готовы?
Поприветствовав Трейси, Финни принялся за осмотр Джоша, непрерывно комментируя свои действия. Корт старался все это запоминать, но, пожалуй, не вполне преуспевал. Все его внимание было сосредоточено на синяках под глазами Трейси, на ее бледности, на поджатых губах. Все признаки говорили ему о ее плохом самочувствии больше, чем она осознавала.
Закончив осмотр, док вытащил из своего кармана ампулу и шприц.
— Здоровый мальчуган. Теперь сделай ему прививку. Заметь, что я держал все в кармане, чтобы согреть.
Корт почувствовал напряжение. Он делал сотни уколов — но не собственному ребенку.
— Не думаете, что будет лучше, если это сделаете вы?
— Нет, сынок, не думаю.
Твердый отказ не оставлял выбора. Скрестив на груди руки, Финни отошел назад, наблюдая.
Руки Корта, наполнявшие шприц, дрожали.
Обыкновенная прививка, в конце-то концов! Что он за врач, если это для него проблема? Со скрежетом зубовным он заставил себя выполнить всю процедуру: протереть кожу на бедре мальчика, взять ее в складку, наконец, ввести иглу и впрыснуть жидкость.
Секунда — и Джош заревел. Внутри Корта все перевернулось, а когда сынишка со слезинками, бегущими вниз по щекам, потянулся ручонками к Трейси, стало еще больнее.
Финни положил руку ему на плечо.
— Урок первый. Отцам легче со временем не становится. Гораздо хуже этого укольчика будет, когда придется накладывать ему швы, вправлять вывихи и переломы. Без этого не обойдется, и нужно быть к этому готовым. Так же и с Трейси.
Любить иногда больно, но и ничего лучшего нет, как заботиться о тех, кого любишь. Ну, я жду тебя у регистратора. — Финни повернулся и ушел, тихонько прикрыв за собой дверь.
Корт провел неуверенной рукой по щеке, оперся о край раковины и глубоко вдохнул для укрепления духа. Черт, где его хваленая бесстрастность?
— Ты в порядке? — Трейси коснулась его спины.
— В полнейшем.
Он тщательно вымыл и вытер руки, стараясь собраться, прежде чем повернуться к ней лицом.
Джош кончил орать, но все еще всхлипывал. Корт положил ладонь на теплую спинку.
— Извини меня, сынок.
Джош рванулся к нему, Корт поймал его и прижал к себе.
— А ведь я люблю его.
Трейси улыбнулась. По-видимому, ее позабавило удивление в его голосе, но это была первая улыбка, которую он увидел у нее за последние дни. Как больно.
— Я знаю. Это видно по всему, что ты делаешь для него.
— Но всего три недели назад я даже не подозревал, что он есть на свете.
— Любовь не признает правил. Она.., ну, случается, и все.
У Кэйт он выучился тому, что любовь вовсе не «случается». А требует тщательного отбора.
Корт уже тянулся к дверной ручке, когда Трейси придержала его за локоть.
— Ты хороший врач. — Она была серьезна, но он-то знал, что потерпел сейчас неудачу.
— Я как-то этого не чувствую.
Она шагнула ближе, обняла его одной рукой и прижала к себе вместе с Джошем.