— Постой, Тара, — недовольным тоном перебил ее Рэнд. — Не хочешь же ты сказать, что я продал себя?! Тогда как ты на это пойти не согласилась…

— Рэнд, это ни в коей мере не упрек в твой адрес, — поспешила объясниться Тара. — Это лишь признание того, что ты сильнее меня. Ты оказался способен усмирить свой эгоизм ради благополучия родных тебе людей. Я же оказалась не способной на такую жертвенность, хотя и безмерно любила маму.

— Это не эгоизм, Тара, — с жаром возразил ей Рэнд. — И я согласился не из соображений жертвенности, а лишь потому, что мне твое внимание было лестно. Уж если кто и проявлял эгоизм, так это я, сознательно создавая впечатление, якобы твои ласки меня тяготят. Хотя, в сущности, так оно и было, поскольку я просто не знал, что мне делать с твоим великодушным ко мне отношением. Сам я не чувствовал себя способным на взаимность, оттого и играл эту роль насильно принужденного к близости… Мне казалось, стоит полюбить человека всем сердцем, а значит, и поверить ему безоговорочно, он не преминет злоупотребить моей любовью… Видишь ли, Тара, на днях мне довелось узнать то, что скрывалось долгие годы. Я выяснил, что моя мать покончила с собой. Этому было множество причин, но главной, конечно же, была ее невозможность сжиться с собственной ролью. Я же сын собственных родителей. Я эгоистичен, как мой отец, и, судя по всему, чувствителен, как моя мать, что послужило поводом для многочисленных оскорбительных шуток со стороны Эверетта. Это ужасно, но история славится своей повторяемостью. Моя подруга, с которой я был близок в старших классах, пыталась покончить с собой, выпив упаковку снотворного после того, как мы с ней расстались. Поэтому мне важно было знать, что ты не влюблена в меня, что ты ничем не рискуешь, связавшись с таким злосчастным человеком, как я…

— Рэнд, не наговаривай на себя. Это только досадное совпадение.

— Позволь мне докончить, — попросил Рэнд. — Пять лет назад я был уверен, что совершаю единственно верный поступок, расставаясь с тобой. В прежнем виде наши отношения исчерпали себя, открывалось только два пути: расставание или брак. Но брак, как ты помнишь, я исключал категорически. Я знал на примере своих родителей, что это ругань, крики гнева и ненависти и слезы отчаяния. Поэтому я ушел, сославшись на необходимость командировки в Европу и понимая, что такая женщина, как ты, непременно найдет себе кого-нибудь подходящего. Разумеется, я не имел в виду, что этим кем-то станет Эверетт, потому что именно он и воплощал собой источник темной стороны меня самого, того, от чего я стремился тебя обезопасить. Но теперь я вижу, что и без меня ты оказалась не более счастливой. Как, собственно, и я без тебя счастливым не стал. А вместе нам было неплохо…

— Нам всегда было очень хорошо, — уточнила Тара.

— Вернувшись после смерти Эверетта, я отчаянно не хотел встречаться с тобой. Но меня ознакомили с условием его завещания. Пришлось… Однако я не мог относиться к тебе по-прежнему, мне показалось, что ты изменилась до неузнаваемости и изменила себе, Я был уверен, что ты предъявила мне это странное условие о совместном проживании потому, что, лишившись Эверетта, не хотела остаться без покровителя в кресле директора.

— Это не так, Рэнд. Я всегда с уважением относилась к Эверетту, как и к остальным членам твоей семьи… Потому что любила тебя и надеялась сделать твою жизнь комфортной, по крайней мере не усложнять ее.

— Я ценю это, Тара… И я очень соскучился без тебя, — скрепя сердце признался он.

— Я всегда здесь, — смутившись, отозвалась девушка.

— Это другое. Сейчас мы друг другу все равно что чужие. Я тоскую по времени, когда был с тобой, по твоей маленькой квартирке, в которой мы жили до того, как я уехал в Европу. С тех пор у меня словно нет дома. Мне бы хотелось попросить тебя о еще одном шансе для нас обоих.

— Ты хочешь вернуться ко мне? — изумленно спросила Тара.

— Я хочу взять тебя в жены. Тара, ты согласна стать моей?

— Наверное, я, как и моя мама, всю жизнь буду любить одного-единственного мужчину. Я выйду за тебя, Рэнд.

ЭПИЛОГ

Десятью месяцами позже

— Если у вас возникнут еще какие-нибудь вопросы, звоните, — сказал Рэнду Кинкейду адвокат покойного Эверетта.

Рэнд проводил Ричарда до двери и вернулся в гостиную к супруге. Он присоединился к Таре на диванчике с конвертом в руке.

Наблюдая за тем, как он вскрывает письмо, она спросила:

— Может, ты хочешь прочесть его наедине?

— Разве мы не достаточно уединились от всего мира, половинка моя? — шутливо спросил он любимую жену.

Тара намеренно не заглядывала в письмо, поэтому Рэнд решил зачитать вслух:

Дорогой сын,

Если ты держишь сейчас в руках это письмо, значит, исправно выполнил все условия, предъявленные моим завещанием. Ты в «КПК», и Тара вместе с тобой, и оба вы клянете старого манипулятора. Я рад вашему единодушию, дети.

С тех пор как ты оставил дом и компанию, я словно чувствовал каждый твой шаг, каждый поворот на твоем извилистом пути. Я не знал доподлинно, как и чем живет мой сын, но неизменно ощущал тебя. И я видел Тару, оставленную тобой, в нужде и страданиях, но не сокрушенную. Я сделал ей лестное предложение, искушал ее, но она не поддалась, она повела себя как честная женщина и достойный человек, за что я стал уважать ее еще больше. Хочу, чтобы Тара Энтони стала твоей женой. Я знаю, что оба вы, при благоприятных условиях, сможете преодолеть разногласия, которые вас разделяют. Когда вы к этому придете, условия моего завещания больше не будут казаться вам такими уж сумасбродными.

Теперь что касается Мэри Элизабет.

Рэнд, я всегда любил твою мать. Я признаю свою вину за ее несчастливую жизнь и ранний уход. Но пока ты сам не испытаешь на себе женскую любовь такой силы, не сможешь понять меня. В беде такая любовь способна творить чудеса, но в заурядной благополучной жизни она угнетает, Не позволяет мужчине дышать. Я бежал от этого и убивал своим небрежением твою маму.

Если мой план сработает и вы с Тарой будете вместе, постарайся не допустить моих ошибок в своей семейной жизни.

И о «КПК».

Рэнд, я убежден, что ты проявишь себя как отличный руководитель, который, имея собственный опыт, не позволит распространиться в компании политики кумовства. Это сложно, но, думаю, за истекший год ты понял, насколько это вредит общему делу.

И, заканчивая, должен сделать самое важное признание, чего никогда не делал в нашем устном общении, да ты и не поверил, бы мне.

Я люблю тебя, сын. Я горжусь тем, каким ты стал, подчас вопреки мне.

Твой отец,

Эверетт Кинкейд.

Рэнд еще некоторое время теребил в руках письмо. Тара старалась не вмешиваться в его переживания, видя, насколько сильно подействовало на него отцовское послание. Потом он поднял на супругу лукавые глаза и спросил: