– Ты умер, Пифкин?..
– Пока нет… не весь… – выговорил ледяной дождь в его губах. – Часть меня далеко-далеко, дома, в больнице, а часть – в той египетской гробнице. Часть меня бродит в траве, в Англии. Часть – здесь. А часть – в таком жутком месте…
– Где?
– Не знаю, не знаю я, ах, ребята, не знаю – то на меня нападает смех, до колик, а через минуту я себя не помню от страха. Вот сейчас, сию минуту, я понял, я знаю – мне страшно. Помогите, друзья. Помогите, пожалуйста, умоляю!
Струйки дождя хлынули у него из глаз, как слезы.
Мальчишки протянули вверх руки – коснуться подбородка Пифкина, утешить его… Но не успели они дотянуться…
С неба ударила молния.
Ослепительная, голубая, белая.
Весь собор содрогнулся. Мальчишкам пришлось уцепиться за рога чертей и за крылья ангелов, чтобы не свалиться вниз.
Гром, дым. Грохот обвала, удары камней.
Лицо Пифкина исчезло. Сбитое ударом молнии, оно пронеслось по воздуху и грянулось оземь, разбилось вдребезги.
– Пифкин!
Но там, внизу, у подножия собора, только искры взлетели и унеслись, как пушок, вместе с пушистой невесомой пылью. Нос, подбородок, тугая щека, ясный глаз, тонко вырезанное ушко – все, все унеслось с ветром, как мякина и мелкий, легкий мусор. Только и было видно, что дымок или душок, как клубочек порохового дыма, улетающий к югу и западу.
– Мексика. – Смерч, умевший чеканить слова как мало кто на земле, раздельно произнес это слово.
– Мексика? – переспросил Том.
– Последнее дальнее путешествие в эту ночь, – пропел Смерч, по-прежнему растягивая, смакуя слова. – Свистите, ребятки, рычите, как тигры, ревите, как пантеры, завывайте, как кровожадные звери!
– Выть, рычать, реветь?
– Восстановите Змея, мальчики. Воздушного Змея Осени. Прилепите на прежнее место клыки, свирепые глаза, окровавленные когти. Орите громче, чтобы поднялся ветер, скрепил всех вместе и унес нас высоко, все дальше, все дальше. Кричите, ребята, визжите, трубите, вопите!
Мальчишки мялись в нерешительности. Тогда Смерч промчался по карнизу, как будто сбивая на бегу частокол. Он посшибал с карниза всех мальчишек – кого локтем, кого коленом. Мальчишки посыпались вниз, крича и вопя кто во что горазд.
Камнем летя к земле, в ледяной пустоте, они вдруг почуяли, как под ними распустился хвост павлина-убийцы, как громадный налитой кровью глаз. На нем загорелись десять тысяч огненных очей.
А это, неожиданно вывернувшись из-за угла, из-за горгулий, прилетел Осенний Змей, новехонький, с иголочки, и подхватил их на лету.
Они уцепились за что попало – за раму, за углы, за крестовину, за гудящую, как барабан, бумагу, за клочки, обрывки, ошметки дышащей зловонием львиной пасти, окровавленного тигрового зева.
Смерч взвился в воздух и зацепился последним. На этот раз ему пришлось быть Хвостом.
Осенний Змей парил, поджидая, неся восьмерых мальчишек на клубящейся волне зубов и злобных глаз.
Смерч навострил уши.
Далеко, за сотни миль, по дорогам Ирландии тащились нищие, умирающие с голоду, вымаливая еду у каждого порога. Их крики возносились к ночному небу.
Фред Фрайер, одетый нищим, встрепенулся:
– Туда! Давайте слетаем туда!
– Нет. Мало времени. Прислушайтесь!
Еще дальше, за тысячи миль, что-то тикало в ночной тишине, как еле слышное постукивание жуков-могильщиков.
– Гробовщики в Мексике. – Смерч улыбнулся. – Прямо на улицах, со своими длинными ящиками, гвоздями и молоточками, тук-тук-тук, заколачивают.
– Пифкина? – прошептали мальчишки.
– Мы слышим, – сказал Смерч. – И летим туда, в Мексику.
И Осенний Змей, гудя, понес их вдаль на прибойной волне ветра в тысячу футов высотой.
Горгульи, трубя в каменные свои ноздри, гудя сквозь мраморные губы, воспользовались тем же ветром, чтобы провыть им прощальный привет.
Они парили над Мексикой. Они зависли над островом, над одним из озер в Мексике.
Они слышали, как далеко внизу в ночи лают собаки. Они видели немногочисленные лодки на озаренном луной озере, скользящие, как водомерки. До них доносились аккорды гитары и высокий, печальный мужской голос.
Далеко-далеко, за утонувшими во тьме границами страны, в Соединенных Штатах, носились стайки ребят, стаи собак, хохоча, тявкая, стуча в двери – во все двери подряд, – прижимая к себе драгоценные мешки со сластями, вне себя от радости – в Канун Всех святых.
– А здесь-то… – шепнул Том.
– Что здесь? – спросил Смерч, паря бок о бок с ним.
– Гляньте, здесь…
– И дальше, по всей Южной Америке…
«Да, к югу. Здесь и на юге. Все кладбища до одного. Все погосты – все усеяны огоньками свечей, – подумал Том. – Тысяча свечек на том кладбище, сто – на другом, еще десять тысяч крохотных мерцающих огоньков дальше – на сотню миль, на пятьсот миль, до самого южного хвостика Аргентины».
– Это у них так празднуют…
– El Dia Los Muertos. У тебя какая отметка по испанскому. Том?
– День Мертвых?
– Caramba, si! Змей, рассыпься!
Нырнув вниз, Змей распался на кусочки в последний раз.
Мальчишки посыпались горохом на каменистый берег тихого озера.
Над гладью вод стелился туман.
На дальнем берегу озера они увидели темное кладбище. Там пока еще не зажгли ни одной свечи.
Из тумана выплыла долбленая лодка, бесшумно, без весел, словно ее принесло волной прилива.
Высокая фигура, закутанная в серый саван, неподвижно стояла на корме лодки.
Лодка легонько ткнулась носом в травянистый берег.
Мальчишки затаили дыхание. Насколько им было видно, капюшон этой одетой в саван фигуры полнился только мраком, там ничего больше не было.
– Мистер… мистер Смерч?
Они были уверены, что это он, и никто другой.
Но он безмолвствовал. Только еле видная улыбка мелькнула светлячком в глубине капюшона. Костлявая рука сделала пригласительный жест.