Мы прошли в кабинет.
— Привет! — сказал я.
Они кивнули. Будь они больше похожи друг на друга внешне, их можно было бы принять за сиамских близнецов.
— Присаживайтесь, ребята, — пригласил Оскар.
Посередине кабинета стоял обшарпанный ломберный столик. На нем стояли телефон и магнитофон. Разместились: мы с Энджи — спиной к стене, Дэвин сел справа от меня, поближе к телефону, а Оскар — слева от Энджи, рядом с магнитофоном. Дэвин закурил, тогда как Оскар включил магнитофон. Из динамика раздался голос: «Протокол допроса. Копия. Запись сделана августа шестого числа одна тысяча девятьсот девяносто третьего года. Регистрационный номер пять-семь-пять-шесть-семь-девять-восемь. Следственный отдел. Дело передано из полицейского участка номер девять Управления полиции города Бостона. Беркли-стрит, дом номер сто пятьдесят четыре».
— Промотай немного, — распорядился Дэвин.
Оскар нажал кнопку перемотки, и секунд пятнадцать-двадцать в кабинете царила мертвая тишина. Затем из магнитофона раздался какой-то неясный шум и громкое лязганье металла — казалось, компания человек в десять сидит за обеденном столом и прежде, чем приступить к трапезе, точит ножи о вилки. Еще было слышно, как капает вода. Чей-то голос произнес: «Ну-ка еще разок».
Дэвин посмотрел на меня.
Голос походил на голос Сосии.
Другой голос: «Где?»
Сосия: «Да где хочешь. Сам соображай. Давай-ка под коленкой, там будет побольней».
На секунду голоса смолкли, было лишь слышно, как капает вода. Затем раздался вопль — дикий, громкий, долго не смолкавший, под конец перешедший в вой.
Сосия засмеялся: «Сейчас займусь твоим глазиком, так что лучше рассказывай».
«Ты понял, Энтон? С тобой здесь не шутки шутят».
Тяжелое, хриплое дыхание. Рыдание.
Сосия: «Вот этот глаз что-то сильно слезится. Удали-ка его».
Я замер.
Голос другого: «Что-что-что?»
Сосия: «Я вроде не заикаюсь. Удали его».
Что-то хлюпнуло, как будто ботинком ступили в жидкую грязь.
Раздался звенящий вопль — так вопят от нестерпимой боли и когда не могут поверить в чудовищность происходящего.
Сосия: «Вот он твой глазик, Энтон. Лежит на полу, прямо у твоих ног. Ну что, сучонок, назовешь мне имя? На кого работаешь, падла?»
Визг все не стихал. Он звенел в воздухе — отчетливо, громко, на одной ноте.
«На кого работаешь? Да прекрати ты визжать!» — Резкий звук удара. Визг стал потише.
«На кого, сука, работаешь?»
В визге слышались нотки протеста, это был уже не визг, а гневный вой несправедливо осужденного.
«На кого, гаденыш… Ладно, пока оставим. Вырви-ка ему второй глаз. Да не этим. Возьми, что ли, ложку».
Мягкий, чуть скрипучий звук шагов, затихающий по мере того, как помощник Сосии удалялся от микрофона.
Визг перешел во всхлипывания.
Вкрадчивый шепот Сосии: «Кому ты продался, Энтон? Скажи мне, и все твои мучения мигом прекратятся».
Сквозь всхлипывания прорывались какие-то нечленораздельные слова.
«Как только назовешь имя, все сразу же прекратится, обещаю. Ты умрешь быстро, даже боли не успеешь почувствовать», — уговаривал кого-то Сосия.
Сдавленные рыдания, прерывистое дыхание, кто-то жадно хватал воздух, и опять рыдание, не стихавшее более минуты.
«Ну, говори».
Стон и чуть различимые слова: «Нет. Я не…»
«Ну-ка дай сюда ложку».
«Дэвин! Полицейский! Дэвин!» — Слова звучали отрывисто, будто под давлением вырывались из прохудившейся оболочки тела.
Дэвин протянул руку через стол и выключил магнитофон. Только тут я понял, что окостенел на краешке стула, подавшись вперед и нависнув над столом. Я посмотрел на Энджи. Бледная, она сидела в кресле, вцепившись в подлокотники.
Оскар скучающе смотрел в потолок.
— Энтон Мериуэзер. Шестнадцать лет. Мы с Дэвином завербовали его в декабре. Стучал на Сосию. Был бойцом у «святых». Погиб.
— У вас есть эта запись. Так почему же Сосия все еще на свободе? — спросил я.
— А ты когда-нибудь видел, чтобы жюри присяжных выносило вердикт, исходя из того, что голос обвиняемого похож на голос преступника, записанный на пленку? Ты прослушал запись. Хоть раз кто-нибудь назвал Сосию по имени? — в свою очередь спросил меня Дэвин.
Я покачал головой.
— Я хочу лишь одного — вы, ребята, должны знать, с кем имеете дело. Энтон выдал меня, но они работали над ним еще девяносто минут. Девяносто минут. Как ему удалось прожить столько, да еще с вырванным глазом, — ума не приложу. Когда через три дня мы нашли тело, я его не узнал. И мать родная не узнала. Идентифицировать труп удалось лишь благодаря стоматологической экспертизе.
Энджи откашлялась:
— Как вы получили эту запись?
— Магнитофон был спрятан у Энтона между ног. Он знал, что все записывается на пленку, и должен был всего-то навсего назвать Сосию по имени, но он перестал соображать и совсем забыл об этом. От такой боли обо всем на свете забудешь. — Он посмотрел сначала на Дэвина, а потом на меня. — Мистер Кензи, я не собираюсь действовать по схеме «добрый следователь — злой следователь», но тем не менее вы друзья с Дэвином, а не со мной. Энтон был мне симпатичен, очень симпатичен. И поэтому я хочу знать, что вам известно об этом деле, и знать это мне надо сейчас. Подумайте, как можно дать показания, не компрометируя своих клиентов. Мы закроем на это глаза. А ничего не придумаете — все равно придется рассказать. Потому что нам надоело собирать по улицам трупы.
Я поверил ему:
— Спрашивайте.
Допрос повел Дэвин:
— О чем вы вчера разговаривали с Сосией?
— Он считает, что я располагаю уличающим его материалом — документами, переданными мне Дженной Анджелайн. Он предложил мне выбор — жизнь или документы. А я объяснил ему, что если погибну я, то и ему не жить.
— Привет от Буббы Роговски, — встрял Оскар.
Я приподнял брови, но затем все же кивнул.
— Какие у тебя улики против Сосии?
— Да никаких.
— Брехня, — не поверил Оскар.
— Нет, в самом деле, ничего такого, что доказывало бы, что Сосия — преступник. На основании того, чем я располагаю, его даже не оштрафуешь за переход улицы в неположенном месте.
— Дженна Анджелайн обещала нам документы, к которым имела доступ, — пояснила Энджи. — Но рассказать, что это за документы и где они хранятся, не успела — ее убили.
— Однако ходят упорные слухи, будто Дженна все же успела что-то передать вам до того, как Куртис Мур прихлопнул ее, — сказал Оскар.