— Только все было не совсем так, дорогая.
— Но, Дэйв…
Он приложил палец к ее губам.
— Будем считать, что на этом все и кончилось, договорились?
Он улыбался, но Селеста видела, что на самом деле творилось в этот момент у него в душе — еще немного и у него случится истерический припадок — об этом ясно говорили его глаза.
— Я… мы, помнится, играли в мяч или пинали ногами консервные банки, — продолжал Дэйв, — я ходил тогда в школу «Луи и Дуи» и все время старался не заснуть на уроках. Я помню, меня несколько раз приглашали на дни рождения, ну и еще разные пустячные факты. Но, скажу тебе, это было довольно скучное время. Теперь средние школы…
Она не перебивала его, как не перебивала, когда он врал ей, почему и как лишился работы в почтовом ведомстве (по словам Дэйва, причиной этого было очередное сокращение штатов, вызванное урезанием федерального бюджета, однако другие почтальоны в их районе по-прежнему продолжали все последующие недели обходить улицы, разнося почту), или когда он рассказывал ей, что его мать умерла от внезапного сердечного приступа, а все соседи прежде слышали от Дэйва рассказ о том, как он, придя из школы домой, нашел ее сидящей перед газовой плитой; дверь на кухню была закрыта, в щель под нее всунуто полотенце, а сама кухня полна газа. В конце концов она поняла, что ложь была необходима Дэйву, ему нужно было переписать свою жизнь заново и представить все таким образом, чтобы он мог жить с этим, а то, что происходило в действительности, упрятать как можно глубже. И если в результате он становился от этого лучше — любящим, хотя по временам сухим и сдержанным мужем и заботливым отцом, — то кому какое дело?
Но теперешняя ложь — Селеста поняла это, когда занималась джинсами и футболками Дэйва — может погубить его. Погубить их обоих, поскольку она является соучастницей; она выстирала его одежду и тем самым помешала расследованию. Если Дэйв не может быть честным с ней, то она ничем не сможет ему помочь. А когда придут полицейские (а они точно придут — это не кино; самый тупой и самый пьяный детектив легко выведет их обоих на чистую воду, стоит только копам начать расследование), они расколют историю, придуманную Дэйвом, как яйцо о край сковородки.
Рана на правой руке причиняла Дэйву смертные муки. Суставы, распухнув, стали в два раза толще, а кости в области запястья, казалось, вот-вот проткнут кожу. Ему надо было чем-то отвлечься, например, поучить Майкла принимать не крученые мячи. Он попробовал, но скоро оставил эту затею. Если мальчик не может отбить даже простой мяч, то что говорить о мячах, летящих вдвое быстрее, направленных ударом биты, которая в десять раз тяжелее.
Для своих семи лет его сын выглядел маленьким и был слишком доверчивым по теперешним временам. Это становилось понятным при первом же взгляде на его открытое лицо и голубые глаза, глядящие на мир с надеждой. Это вызывало в Дэйве одновременно и любовь, и ненависть. Он не знал, хватит ли у него сил на то, чтобы изжить это из характера сына, но понимал, что должен будет сделать это, иначе окружающий мир сделает это вместо него. Мягкость и податливость были наказанием господним, посланным роду Бойлов; именно они заставили Дэйва в тридцать пять лет все еще совершать ошибки, типичные разве что для первокурсника, и в конце концов стать завсегдатаем всех расположенных по соседству винных магазинов. Его волосы ничуть не поредели с того времени, когда ему было столько лет, сколько сейчас Майклу; ни одна морщина не прочертила его лицо; взгляд его собственных голубых глаз по-прежнему был живым и невинным.
Дэйв наблюдал, с каким вниманием Майкл слушал его наставления, как сосредоточенно он поправлял бейсболку, следил, чтобы бита для замаха поднималась строго на высоту плеча. Он всегда расслаблял колени, а потому его тело слегка раскачивалось — Дэйв постоянно отучал его от этой привычки, но она то и дело снова давала о себе знать, появляясь в стойке Майкла, как тик на лице нервнобольного. Дэйв быстро подбросил мяч, рассчитывая воспользоваться расслабленной стойкой Майкла, и, пока мяч был в воздухе, замахнулся битой, вытянув руку на всю длину; при этом боль прошила его ладонь словно раскаленной иглой.
Как только Дэйв начал свой маневр, Майкл со всей быстротой, на которую был способен, придал своей стойке устойчивость и твердость и, когда мяч закрутился в воздухе, а потом упал на площадку рядом с ним, наклонился и, размахнувшись битой как дубиной, ударил по мячу. Дэйв успел заметить мимолетную довольную улыбку, мелькнувшую на лице Майкла и сменившуюся изумлением — неужто он так здорово ударил? Дэйв чуть не пропустил мяч, но все же сумел отбить его, направив вниз, на землю, и чувствуя, как от улыбки, мелькнувшей на лице сына, внутри у него что-то оборвалось.
— Ну и ну, — воскликнул Дэйв, намереваясь показать сыну, как сильно обрадовал его удачный удар, — вот это да, отличный замах и прекрасный удар, ей-богу!
Но лицо Майкла снова стало хмурым.
— Но ведь ты же смог его отбить? Как это получилось?
Дэйв поднял мяч из травы.
— Не знаю. Может, это потому, что я намного выше мальчиков из детской команды?
Майкл сдержанно улыбнулся, чувствуя, что его торжество может оказаться недолгим.
— Да, поэтому?
— Скажи, ты знаешь кого-нибудь из школьников второй ступени, чей рост пять футов десять дюймов?
— Нет.
— А я могу подпрыгнуть на такую высоту.
— Понятно.
— Тогда тренируйся на мне, бей так, как будто твой противник ростом пять футов десять дюймов.
Майкл снова засмеялся; засмеялся раскатистым смехом, так, как смеется Селеста.
— Ну хорошо…
— Но стойка у тебя была не твердая, да — не твердая.
— Я знаю, знаю.
— Сынок, как только ты встал в стойку и сосредоточился, не двигайся, застынь.
— А Норман…
— Все, что касается Нормана, я знаю, и про Дерека Джетера тоже. Они твои кумиры, согласен. Вот когда ты будешь получать десять миллионов за сезон, тогда, пожалуйста, хоть танцуй на месте. А до того?
Майкл пожал плечами, пнул ногой траву.
— Майкл. А до того?
— А до того, — отвечал Майкл со вздохом, — я должен «досконально изучить основы».
Дэйв улыбнулся, подбросил мяч вверх над собой и поймал его не глядя.
— И все-таки это был отличный удар.
— Правда?
— Сынок, это был удар, нацеленный на Округ. Нацеленный на верхний город. На то, чтобы стать таким, как те, кто в нем живет.
— Нацеленный на верхний город, — повторил Майкл и снова рассмеялся раскатистым смехом своей матери.
— Кто это нацелен на верхний город?
Отец с сыном разом оглянулись и увидели Селесту, стоявшую на заднем крыльце, босую, с закинутыми назад волосами, на ней была рубашка Дэйва, надетая навыпуск поверх выцветших джинсов.