В душ он пошел еще и потому, что хотел уединиться на тот случай, если слезы вдруг хлынут из его глаз безудержным потоком, а не несколькими капельками, прочертившими влажные следы по его щекам, как там, на пороге. Он боялся, что может не выдержать, сорваться и буквально изойти слезами, что неоднократно бывало с ним в детстве, когда он, тогда совсем еще маленький мальчик, рыдал в своей темной спальне, уверенный, что его рождение на свет едва не убило маму, и именно за это папа так его ненавидит.
Стоя под душем, он почувствовал, как это состояние находит на него вновь — прежняя волна печали, та самая, что еще оставалась в его памяти с прежних времен, вновь заполняла его сознание предчувствием, что в будущем ему уготована трагедия, сравнимая по тяжести с массивной многотонной строительной плитой из бетона. Словно один из ангелов предсказал ему его тяжкое будущее, когда он пребывал еще во чреве матери, словно Джимми появился на свет с этими словами, слетевшими с губ ангела и намертво засевшими где-то в глубинах его сознания.
Джимми поднял глаза к льющимся сверху струям. Не произнося вслух слов, он сказал:
— Я сознаю в душе, что в смерти моего ребенка есть моя вина. Я чувствую это. Но я не знаю, в чем именно я виноват.
— Узнаешь, — ответил ему спокойный ровный голос.
— Так скажи мне.
— Нет.
— Да пошел ты…
— Я еще не все сказал.
— Ну?
— Ты сам узнаешь, в чем ты виноват.
— И это знание повиснет на мне как проклятие?
— Это будет зависеть от тебя.
Джимми опустил голову и подумал, что Дэйв видел Кейти незадолго до ее смерти. Кейти живую и пьяную. Танцующую и счастливую.
Так вот, что это за знание — кто-то еще, кроме Джимми хранит в сознании образ Кейти, но более недавний, чем тот, что хранится в душе Джимми — и именно это вызывает необходимость выплакаться.
В последний раз Джимми видел Кейти, когда она шла по проходу магазина в конце своей субботней смены. Было половина пятого, и Джимми разговаривал по телефону со своим поставщиком кукурузных чипсов «Фритоз». Согласовывая заказ, они никак не могли договориться о времени поставок, когда Кейти, наклонившись, поцеловала его в щеку и сказала:
— Пока, папочка.
— Пока, — произнес Джимми, провожая ее глазами до дверей служебного входа.
Но нет… Все было не так. Он не смотрел ей вслед. Он слышал ее шаги, а глаза его были сосредоточены на графике поставок, лежавшем перед ним на столе.
Поэтому в действительности последнее, что он видел — это половина лица дочери в тот момент, когда она оторвала губы от его щеки и произнесла: «Пока, папочка».
Пока, папочка.
До Джимми вдруг дошло, что значит это «пока» в категориях времени — поздние вечерние часы, последние минуты ее жизни — словно острый нож кольнул его в сердце. Если бы он был там, если бы в тот вечер он мог хоть немного подольше побыть со своей дочерью, сейчас в его памяти сохранился бы ее более поздний образ.
Но он не смог. А вот Дэйв смог. И Дайана, и Ив. И ее убийца.
Если суждено было тебе умереть, размышлял Джимми, если такой жизненный конец был заранее предопределен, то я желаю, чтобы, умирая, ты могла смотреть мне в лицо. Кейти, конечно, для меня было бы пыткой, смотреть, как ты умираешь, но я, по крайней мере, знал бы, что ты, глядя в мои глаза, не чувствуешь себя абсолютно одинокой.
Я люблю тебя. Я очень сильно люблю тебя. И если уж говорить правду, я люблю тебя сильнее, чем любил твою мать, больше, чем я люблю твоих сестер, больше, чем я люблю Аннабет, — поэтому, Господи, помоги мне. Я люблю их всей душой, но тебя я люблю больше, ведь когда я вернулся из тюрьмы и мы сидели с тобой на кухне, мы тогда были единственными родными друг другу людьми на всем белом свете. Всеми забытыми и никому не нужными. И мы оба были так перепуганы, так растеряны, так безнадежно одиноки. Но мы поднялись над жизнью, ведь поднялись же? Мы переделали наши жизни на лучший лад, а поэтому наступил день, когда мы перестали бояться, когда мы перестали чувствовать себя одинокими. Без тебя мне всего этого было бы не сделать. Я бы просто не смог. У меня не было бы сил на это.
Ты бы, повзрослев, превратилась в прекрасную женщину. Возможно, стала бы примерной женой. Чудесной матерью. Ведь ты была моим другом, Кейти. Ты видела мой страх, но не убегала. Я люблю тебя больше жизни. Для меня потерять тебя — все равно, что умереть от рака. Это убьет меня.
На мгновение, стоя под струями воды, Джимми словно почувствовал, как на его спину легла ладонь Кейти. Точно так же Кейти прикоснулась к нему в последний миг их последней встречи, а он об этом позабыл. Она положила свою ладонь ему на спину, когда наклонялась, чтобы поцеловать его в щеку. И тогда он почувствовал исходящее от ее ладони тепло. Он стоял и стоял под струями воды с ощущением ее руки на своем теле, покрытом мелкими пузырьками воздуха, и чувствовал, как желание выплакаться проходит. Он снова почувствовал себя сильным; горе придавало ему силы. Он чувствовал, что дочь любила его.
Уити и Шон нашли место, чтобы припарковать свою машину, лишь за углом дома, в котором жил Джимми, из-за этого им пришлось пройти назад по Бакингем-авеню. Заметно похолодало, приближался вечер; небо из голубого стало темно-синим. Шон вдруг подумал о Лорен: а что, если она стоит сейчас у окна и видит то же самое небо, что и он, и так же, как он, чувствует надвигающуюся прохладу.
Первым, кого они увидели, подойдя к трехэтажному дому, в котором средний этаж занимал Джимми с семьей, а на двух других— над ним и под ним — обитали многочисленные полоумные Сэваджи со своими женами и сожительницами, был Дэйв Бойл, склонившийся над пассажирским сиденьем «хонды», припаркованной возле входа. Дэйв порылся в бардачке, потом захлопнул его крышку и вылез из машины, держа в руке бумажник. Заперев на замок дверцу, он заметил Шона с Уити, и его лицо расплылось в широкой улыбке.
— Опять вы.
— Мы — как грипп, — ответил Уити. — Всегда появляемся неожиданно.
— Как дела, Дэйв? — спросил Шон.
— Мало что изменилось за четыре часа. Вы приехали к Джимми?
Они кивнули.
— Вам удалось узнать что-нибудь по этому делу?
Шон покачал головой.
— Мы просто заехали выразить соболезнования и посмотреть, как вообще дела.
— Вроде, все у них пока в порядке. Но мне кажется, они держатся из последних сил. Насколько я знаю, Джимми со вчерашнего дня все время на ногах. Аннабет не выпускает изо рта сигарету, вот я и пошел купить для нее сигарет, да забыл бумажник в машине. — И действительно, в его распухшей руке был бумажник, который он сразу сунул в карман.
Уити, копируя жест Дэйва, сунул свою руку в карман и, повернувшись на каблуках, изобразил на лице улыбку, которая получилась несколько натянутой.