— Будьте осторожны, — повторил он и, опять откинувшись в кресле, сделал маленький глоток. — Пожалуйста.
Мне никогда еще не приходилось летать на личном авиалайнере, поэтому сравнивать это мне было совершенно не с чем. Я не мог, даже совершив мысленный прыжок, сопоставить этот полет с пребыванием на личной яхте или же на личном острове, поскольку никогда не бывал ни там, ни там. Единственное, чем я владел лично, был мой латаный-перелатаный «порше-63». Поэтому… личный самолет оставалось сравнивать лишь с моим личным автомобилем, и они оказывались очень похожи, только самолет был больше. И быстрее. И имел бар. И летел.
Недотепа и Шатун заехали за нами ко мне на квартиру на темно-синем лимузине, который также был больше моей машины. Признаться, он был даже больше моей квартиры.
От меня мы промчались по Коламбия-роуд, к удивлению нескольких зевак, по-видимому, недоумевавших, что это за свадьба такая или пикник старшеклассников в девять утра да еще в середине марта. Прорезав транспортную сутолоку часа пик и скользнув вдоль туннеля Теда Уильямса, мы подъехали к аэропорту.
Вместо того чтобы влиться в поток машин устремлявшихся к главному терминалу, мы сделали петлю и направились к южному краю летного поля и, миновав ряд грузовых терминалов, продуктовых автопогрузок, складов и конференц-отель, о существовании которого я даже понятия не имел, мы очутились возле служб аэропорта.
Шатун пошел внутрь, а мы с Энджи тем временем обрыскали машину в поисках орешков и апельсинового сока и, набив карманы, принялись дискутировать, не прихватить ли еще и шампанского.
Шатун вернулся вместе с каким-то коротышкой, который затрусил к коричнево-желтому мини-фургону с надписью «Специальная авиация».
— Хочу лимузин, — сказал я Энджи.
— Парковаться возле твоего дома — повесишься.
— А зачем мне тогда дом? — Наклонившись к шоферскому креслу, я спросил Недотепу: — А сортир тут есть?
— Есть отделение с контейнером, — пожал плечами тот.
Мы тронулись, держась в хвосте мини-фургона, к будке охраны. Шатун и водитель фургона вылезли и предъявили охраннику свои удостоверения, и он, записав в блокнот номера, вручил Шатуну пропуск, который тот, вернувшись в машину, положил на приборную доску. Оранжевый шлагбаум поднялся перед фургоном, и мы, проехав мимо будки, очутились на летном поле.
Фургон обогнул какое-то маленькое здание, мы последовали за ним по узкой дорожке между двумя взлетными полосами, за которыми влажно поблескивали в утреннем тумане бледные огни других взлетных полос. Я увидел грузовые самолеты и элегантные лайнеры и маленькие белые вертолеты, бензовозы, две простаивавшие «скорые помощи», припаркованную пожарную машину, три других лимузина. Казалось, мы ступили в мир, дотоле от нас сокрытый, где от всего за километр несло властью, силой, влиятельностью, мир, обитатели которого были такими важными шишками, что просто не могли утруждать себя нормами обычного передвижения в пространстве или чем-то столь банальным, как расписание рейсов, составленное посторонними. Мы находились в мире, где место в салоне первого класса коммерческого авиалайнера почитается второсортным, а потянувшиеся перед нами окаймленные посадочными огнями взлетные полосы и являлись истинными коридорами власти.
Я гадал, который из лайнеров принадлежит Тревору Стоуну, пока мы не очутились прямо перед ним. Лайнер этот выделялся даже в компании «сессн» и «лиров». Это был белоснежный «Гольфстрим» с вытянутым и чуть наклонным носом «кондора», с корпусом, устремленным вперед, как пуля, крыльями, плотно прижатыми к фюзеляжу, и хвостовой частью в форме спинного плавника. Изящная, ничего лишнего, машина классической конфигурации.
Мы взяли из лимузина вещи, и еще один служащий «Специальной авиации», выхватив их из наших рук, поместил вещи в багажное отделение в хвостовом отсеке.
— Ну а насколько потянет такой самолетик? — спросил я Шатуна. — Не меньше миллионов семи, наверное?
Он коротко хохотнул.
— Веселится, — заметил я, обращаясь к Энджи.
— До упаду, — сказала она.
— Если не ошибаюсь, мистер Стоун заплатил за этот «Гольфстрим» двадцать шесть миллионов.
Слова «этот „Гольфстрим“» он произнес так, словно в гараже Марблхеда стояла по меньшей мере еще парочка таких самолетов.
— Двадцать шесть! — Я толкнул в бок Энджи. — Держу пари, что запрашивали за него двадцать восемь миллионов, но на два миллиона цену удалось скостить.
На борту нас встретили капитан корабля Джимми Маккен и второй пилот Херб — веселые ребята: рот до ушей и кустистые брови, то и дело ползущие вверх за зеркальными стеклами очков. Они заверили нас, что мы находимся в надежных руках и что волноваться не стоит — вот уж который месяц аварий у них не было, ха-ха-ха, профессиональный юмор летчиков. Юмор высший класс. Обхохочешься.
Мы предоставили им колдовать над своими приборами и рукоятками и измысливать новые восхитительные способы отправления наших душ непосредственно в пятки под наше жалобное повизгивание, а сами направились в салон. Он также показался мне больше моей квартиры, но, может быть, я просто находился под впечатлением.
Там были бар, фортепиано и три кушетки в глубине салона. В ванной был душ. Пол был устлан лиловым ковром. Справа и слева располагались шесть кожаных кресел, перед двумя из которых находились столики вишневого дерева, прикрученные к полу. Сиденья кресел были удобно наклонены.
Пять кресел были незаняты. В шестом сидел Грэм Клифтон, он же Недотепа. А я даже не видел, когда он вышел из лимузина. Он сидел к нам лицом с ноутбуком в кожаном чехле на коленях и закрытой авторучкой на его крышке.
— Мистер Клифтон, — сказал я, — я не знал, что вы летите с нами.
— Мистер Стоун решил, что там вам может понадобиться помощь. А я хорошо ориентируюсь на побережье Флориды.
— Обычно мы не прибегаем к чьей-либо помощи, — сказала Энджи, усаживаясь в стороне от него.
Он пожал плечами:
— Мистер Стоун на этом настаивал.
Я поднял трубку телефона, вмонтированного в мой подлокотник.
— Что ж, попробуем заставить мистера Стоуна изменить свое решение.
Недотепа прикрыл мою руку своей, заставив положить трубку обратно в подлокотник. Для такого коротышки он был удивительно силен.
— Мистер Стоун своих решений не меняет, — заметил он.
Я взглянул в черные бусинки его глаз и увидел там лишь свое собственное подрагивающее отражение.
* * *
В Международный аэропорт Тампы мы прибыли в час дня, и липкий зной охватил нас еще прежде, чем шасси самолета коснулись покрытия взлетно-посадочной полосы. Капитан Джимми и второй пилот Херб при том, что в других случаях жизни они могли показаться не семи пядей во лбу, в профессиональном отношении, то есть в том, как они подняли самолет в воздух, как приземлились, как справились с турбулентностью над Вирджинией, оказались на высоте — судя по всему, им по плечу было бы даже посадить ДС-10 на кончик карандаша в разгар бури.