— Потому что достали.
Он поморщился и хлопнул Кевина по челюсти, и тот вскрикнул сквозь скрепленные проволокой зубы.
— Боже, Патрик, — прошептал Фил. — Господи.
— Успокойся, Фил, — сказал я, хотя у самого кровь застыла в жилах.
Бубба подошел к Джеку и, став сбоку, нанес ему удар по голове такой силы, что звук волной прокатился по четвертому этажу, но Джек не вскрикнул, только на мгновенье закрыл глаза.
— Так. — Бубба повернулся, отчего полы его шинели описали окружность, и подошел к нам, грохоча своими набойками, как заправская лошадь. — Задавай свои вопросы, Патрик.
— Сколько они уже здесь? — спросил я.
Он пожал плечами.
— Несколько часов. — Он подобрал запылившийся боулинговый шар и вытер его рукавом.
— Может, хотя бы дадим им воды.
Он развернулся ко мне.
— Что? Черт возьми, ты смеешься надо мной? Патрик! — Он обвил меня рукой, указывая шаром на пленников. — Этот подонок грозился убить тебя и Грейс. Помнишь? Эти уроды могли прекратить все еще месяц назад, до того как Энджи получила пулю, а Кара Райдер была распята. Они — враги, — прошипел он, и вместе с его дыханием меня окутала волна алкоголя.
— Все верно, — сказал я, а Кевин невольно покачал головой. — Но…
— Никаких «но»! — прокричал Бубба. — Никаких «но»! Сегодня ты сказал, что готов убить их, если понадобится. Верно? Так?
— Да.
— Тогда в чем дело? А? Вот они, Патрик. Держи свое слово. Не пудри мне мозги, черт тебя побери! Не пудри.
Он забрал назад свою руку и прижал шар к груди, поглаживая.
Да, я говорил, что ради информации пристрелил бы их, и в тот момент у меня было такое желание. Но одно дело говорить и чувствовать что-то, находясь в приемном покое больницы, далеко от самого человека, от живой плоти, которой я угрожал расправой. И совсем другое — сейчас, когда передо мной находились два окровавленных человеческих существа, абсолютно беспомощных. В моем распоряжении. И были они не отвлеченными образами, они дышали и дрожали.
В моем распоряжении.
Я направился по дорожке к Кевину. Он наблюдал, как я приближаюсь, и, похоже, это придавало ему силы. Возможно, он считал меня «слабым звеном».
Когда Грейс рассказала мне, что он подошел к ее столу, я поклялся, что убью его. И если бы он в тот момент вошел в комнату, я бы это сделал. Тогда это был гнев.
Сейчас — мука.
Когда я приблизился к нему, он втянул в себя воздух и покачал головой, будто хотел освежить ее, затем впился в меня своими остекленевшими глазами.
Кевин — садист, прошептал голос в глубине моего сознания. Он убивает. С удовольствием. Он бы тебя не пощадил. И пусть не ждет пощады.
— Кевин, — сказал я и опустился перед ним на одно колено, — дело плохо. Ты сам это знаешь. Если не скажешь то, что мне нужно, Бубба устроит тебе испанскую инквизицию.
— Пошел ты. — Его скрипучий голос прорвался сквозь стиснутые зубы. — Пошел на хрен, Кензи. Понял?
— Нет, Кев. Нет. Если ты не поможешь мне, ты будешь умирать десять раз. Разными способами. Толстый Фредди дал мне карт-бланш на тебя и Джека.
Левая часть его лица чуть дернулась.
— Это правда, Кев.
— Чушь.
— Думаешь, иначе мы были бы здесь? Ты позволил подстрелить внучку Винсента Патризо.
— Нет, я не…
Я покачал головой.
— Он так думает. И твои слова ничего не изменят.
Глаза его налились кровью и чуть не вылезли из орбит, он покачал головой и уставился на меня.
— Кевин, — мягко сказал я, — расскажи, что произошло у ОАЭЭ с Хардименом и Рагглстоуном. Кто третий убийца?
— Спроси у Джека.
— В свое время, — сказал я. — Но сначала я спрошу у тебя.
Он кивнул, петля врезалась ему в шею, и в горле у него забулькало. Я оттянул веревку с его кадыка, и он, уставясь в пол, вздохнул.
Он непреклонно покачал головой, и я понял: говорить он не будет.
— Гол! — пронзительно завопил Бубба.
Глаза Кевина широко раскрылись, а шея инстинктивно дернулась назад, я же отступил в сторону, так как по дорожке мчался шар, все больше набирая скорость, пока наконец он не зацепился за щепку в старом полу и не врезался в пах Кевина.
Он взвыл и дернулся вперед, на петлю, я схватил его за плечи, чтобы удержать, и по его щекам потекли ручьи слез.
— Это пробный, — сказал Бубба.
— Послушай, Бубба, — обратился к нему я, — прекрати.
Но Бубба уже вошел в раж. Он скрестил ноги, выставив одну перед другой, и крученый шар, вылетев из его руки и описав дугу, хлопнулся прямо на дорожку и, вспарывая обшивку, раздробил Кевину левое колено.
— Господи! — закричал он и сполз вправо.
— Твоя очередь, Джек. — Бубба поднял шар и перешел к следующей дорожке.
— Я умру, Бубба. — Голос Джека был мягким и покорным, что на мгновенье остановило Буббу.
— Если не заговоришь, Джек, — сказал я.
Он посмотрел на меня, будто только что заметил мое присутствие.
— Знаешь, чем ты отличаешься от своего старика, Патрик?
Я покачал головой.
— Твой отец бросал бы шар сам. Ты же пользуешься плодами пыток, но ни за что не будешь делать это сам. Ты — шваль.
Я посмотрел на него и внезапно ощутил ту же сумасшедшую ярость, что и в доме Грейс. Этот кусок дерьма, наемный убийца ирландской мафии вздумал строить из себя праведника? И это при том, что Грейс и Мэй спрятаны ФБР в бункере где-то в Небраске или другом месте, а карьера Грейс полетела ко всем чертам? И это при том, что Кара Райдер лежит в земле, Джейсон Уоррен разрезан на куски, Энджи находится на больничной койке, а Тим Данн раздетым засунут в сточную канаву?
Я провел месяцы в бездействии, пока люди, подобные Эвандро с его подельником, подобные Хардимену, Джеку Раузу и Кевину Херлихи, творили насилие над невинными жертвами просто так, ради развлечения. Только потому, что им нравилась видеть боль других. Потому, что они сильнее.
И вдруг я почувствовал, что я зол не лично на Джека, Кевина или Хардимена, моя ярость обжигала каждого, кто совершал насилие просто так. На тех, кто взрывал клиники, где делались аборты, воздушные лайнеры, кто вырезал целые семьи или пускал в подземные туннели ядовитый газ, кто убивал заложников или женщин, похожих на тех, кто отверг их когда-то.
Убивал во имя их боли. Или их принципов. Или к их радости.
Что ж, я был по горло сыт их насилием, ненавистью и своим дурацким моральным кодексом, который в последний месяц мог стоить людям жизни. Меня выворачивало наизнанку.