– Как думаешь, зачем Чарлзу Тэлли преследовать тебя?
– Не знаю.
– Ну хоть какие-нибудь соображения есть?
Он не ответил. Что толку высказывать догадки? Наконец Мэтт произнес:
– Тэлли отсидел срок.
Он хотел добавить «как и я», но поборол искушение. Отсидеть срок, стоящий внимания Сингл, – это что-то да значит. Правда, в случае с ним, Мэттом, то было скорее исключение из общего правила. Ему не нравился подобный ход мыслей Сингл. Разве и Лэнс Баннер не выказал тот же предрассудок? Однако с реальностью не поспоришь.
– За нападение на человека, – промолвила Сингл. – С использованием медного кастета. Правда, тот несчастный остался жив, но мозги превратились в кашу, так что лучше бы умер. Было бы милосерднее.
– И сколько он получил?
– Восемь лет.
– Большой срок.
– У него и раньше имелись приводы. Тэлли был далеко не образцовым заключенным.
Мэтт пытался сообразить, почему этот тип преследует его.
– Хочешь посмотреть, как он выглядит?
– У тебя есть снимок?
– Да, из дела.
Сегодня Сингл была в синем блейзере и джинсах. Она полезла во внутренний карман пиджака, достала фотографии, выложила на стол перед Мэттом.
Но как…
Он знал, что она смотрит на него, наблюдает за реакцией, и пытался скрыть ее, но не сумел. Увидев два небольших снимка – один классический анфас, другой в профиль, Мэтт с трудом подавил возглас изумления. Ухватился за край стола. Ощущение было такое, точно он падает в пропасть.
– Так ты его знаешь, – заметила Сингл.
Он знал. Хорошо запомнил эту наглую кривую ухмылку. Иссиня-черные волосы.
Чарлз Тэлли – именно этого мужчину видел он на экране своего мобильного телефона.
Лорен Мьюз совершила путешествие в машине времени.
То было возвращение в школу Святой Маргариты, ее альма-матер, со всеми положенными в таких случаях клише: коридоры казались уже, потолки – ниже, замки и запоры – какими-то несерьезными, преподаватели – маленькими и хрупкими. Впрочем, все остальное не претерпело больших изменений. Едва войдя, Лорен оказалась в знакомой обстановке. Ощутила, как ноет в животе от волнения, неуверенность в себе, стремление снискать одобрение и одновременно взбунтоваться.
Она постучала в кабинет матери Катерины.
– Войдите.
В кабинете сидела молоденькая девушка в школьной форме, которую в свое время носила Лорен, – белая блуза, юбка из ткани «шотландка». Господи, как же Лорен ненавидела эту форму! Девушка сидела, низко опустив голову, очевидно, из почтения к матери-настоятельнице. Мелко вьющиеся волосы свисали на лоб, скрывали лицо, точно занавес из бусин.
– Можешь идти, Карла, – сказала мать Катерина.
Съежившись и понурив голову, девушка поднялась и двинулась к двери. Лорен ободряющие кивнула ей, когда Карла прошла мимо: дескать, сочувствую тебе, сестра. Карла даже не подняла на нее глаз. Вышла, тихо притворив за собой дверь.
Мать Катерина наблюдала за этой сценой с насмешливо-невозмутимым выражением лица, словно прочла мысли Лорен. На столе у нее лежала горка браслетов разных цветов. Лорен указала на них, и полуулыбка тотчас увяла на губах монахини.
– Это браслеты Карлы? – спросила Лорен.
– Да.
«Недопустимые нарушения во внешнем облике и одежде» – вспомнила Лорен формулировку, едва сдержалась, чтобы не покачать головой. Да, здесь ничего не изменилось.
– Разве ты не слышала об этом? – спросила мать-настоятельница.
– О чем?
– Об этой игре… с браслетами. – Она удрученно вздохнула.
Лорен пожала плечами. Мать Катерина закрыла глаза.
– Последнее, так сказать… новомодное увлечение.
– Ага.
– Разные браслеты… Разные цвета, они символизируют определенные… э-э… действия сексуального характера. К примеру, черный означает… ну, одну вещь. А красный…
Лорен вскинула руки:
– Кажется, поняла. Получила общее представление. И девочки носят их в знак того… Ну, своих достижений, что ли, в этой области?
– Хуже.
Лорен ждала продолжения.
– Ты же не затем сюда явилась.
– И все же хотелось бы знать.
– Девочки, подобные Карле, надевают браслеты для мальчиков. Если какому-нибудь мальчику удается сорвать браслет с ее руки, она должна совершить с ним действие… соответствующее цвету браслета.
– Вы шутите?
Мать Катерина окинула ее тяжелым взглядом.
– Сколько лет Карле? – спросила Лорен.
– Шестнадцать. – Мать Катерина указала на другой набор браслетов. – А вот эти отобрали у ученицы восьмого класса. – Она потянулась к ящику письменного стола. – Тут телефонные распечатки, которые ты запрашивала.
В здании по-прежнему попахивало пылью и мелом. Лорен был хорошо знаком этот запах, до сих пор он ассоциировался у нее с юношеской наивностью. Мать Катерина протянула ей тонкую пачку листков.
– На восемнадцать преподавателей у нас приходится три телефона, – сообщила мать-настоятельница.
– Значит, только шестеро могут говорить одновременно?
Мать Катерина улыбнулась:
– И еще утверждают, что у нас здесь не учат математике.
Лорен покосилась на распятие, висевшее на стене за спиной у настоятельницы. Вспомнилась старая шутка, которую она услышала, попав сюда. Некий мальчик получал по математике одни двойки и единицы, и родители решили отдать его в католическую школу. Получив первый отчет о его успеваемости, родители были потрясены: их сын получал одни пятерки по этому предмету. Спросили его, как это понимать, и мальчик ответил: «Ну, зашел в ихнюю церковь и увидел там парня, прибитого к знаку „плюс“. Я сразу понял, что с ними шутки плохи».
Мать Катерина откашлялась.
– Можно вопрос?
– Конечно.
– Выяснили, от чего умерла сестра Мэри Роуз?
– Исследования и анализы пока не закончены.
Мать Катерина ждала продолжения.
– Пока что больше ничего не могу сказать.
– Ясно.
Настал черед Лорен ждать. Мать Катерина отвернулась, и Лорен заметила:
– А вы знаете больше, чем говорите.
– Это о чем?
– О сестре Мэри Роуз. О том, что с ней произошло.
– Вы установили ее истинную личность?
– Нет. Но обязательно установим. Думаю, до конца сегодняшнего дня.