— А теперь?
— Повесив трубку, она и вышеозначенный рыцарь направились в центр города пешком. Кстати, у рыцаря в наплечной кобуре имеется пистолет.
Это плохо.
— Ты следишь за ними?
— Я сделаю вид, что ты не задавал этого вопроса.
— Я еду.
Джоан Рочестер отхлебнула из фляжки, которую держала под сиденьем.
Она уже была около дома и могла бы подождать, пока не окажется внутри. Могла бы, но не стала. У нее в голове стоял туман, причем уже очень давно: она даже не помнила, когда в последний раз имела ясную голову. Но это не важно. К этому привыкаешь. Привыкаешь до такой степени, что туман становится нормой, а ясная голова может выбить из колеи.
Она продолжала сидеть в машине и смотреть на дом. Джоан разглядывала его так, будто видела впервые. Здесь она жила. Звучит так просто, а между тем здесь проходила вся ее жизнь. Сама фраза, что она здесь жила, звучала как-то слишком обыденно и нейтрально. Она сама помогала выбирать этот дом, а теперь, глядя на него, удивлялась своему выбору.
Джоан закрыла глаза и попыталась подумать о другом. Как получилось, что жизнь у нее сложилась таким образом? Она понимала, что причиной не было какое-то разовое событие. Перемены никогда не были резкими. Они происходили так постепенно и такими незначительными шажками, что их просто невозможно заметить. И в результате жизнь Джоан Дельнуто Рочестер — самой красивой ученицы Блумфелдской старшей школы — превратилась в такую незавидную долю.
Она влюбилась в парня, потому что он был полной противоположностью отца. Ей нравилось, что он, сильный и жесткий, сдувал с нее пылинки. Она не понимала, как получилось, что он полностью овладел ее жизнью, почему они не стали единым целым, как ей всегда мечталось, а вместо этого она из самостоятельной личности превратилась в приложение к нему и утратила всякую индивидуальность. Сначала она уступала в мелочах, потом в чем-то более значимом, а затем во всем. Ее смех постепенно звучал все реже, а затем стих навсегда. Ее улыбка становилась все более блеклой, а потом и вовсе стала искусственным приемом показать радость, которым она пользовалась, будто наносила косметику.
Но когда же все стало так плохо?
Она не могла определить, когда это произошло. Оглядываясь назад, она пыталась найти конкретный момент, в который можно было все изменить, и не находила. Она решила, что с момента их знакомства такое развитие событий было неизбежным. Она никогда не перечила ему, никогда не отстаивала свою точку зрения и не стояла на своем. В их жизни не было баталий, которые она могла выиграть и тем самым изменить ее к лучшему.
Если бы время можно было повернуть вспять, смогла бы она отказать ему в первом свидании? Сказала бы «нет»? И могла бы предпочесть другого парня, вроде славного Майка Брауна, который теперь живет в городке Парсиппани, штат Нью-Джерси? Вряд ли! Тогда бы она не родила своих детей. Дети, конечно, все меняют. Нельзя желать, чтобы у нее с мужем ничего не было, ибо это означает самое большое предательство: отказ от собственных детей, которые бы так и не родились.
Джоан сделала еще один глоток.
Но, если честно, Джоан Рочестер хотела, чтобы ее муж умер. Она мечтала о его смерти. Потому что другого спасения не видела. Все разговоры о том, что женщины, которых бьют мужья, могут оказать им сопротивление, — полная чушь! Это будет самоубийством. Она никогда не сможет оставить его: он все равно ее разыщет, изобьет и запрет в четырех стенах. Одному Богу известно, что он сделает с детьми, чтобы заставить ее страдать.
Джоан иногда мечтала о том, что заберет детей и спрячется в одном из городских убежищ для таких же несчастных жен. Но что будет потом? Она могла бы дать против него показания в суде — а ей было что рассказать — и попасть в программу защиты свидетелей, но это все равно не поможет. Он все равно найдет их. Так или иначе.
Он был таким.
Она вылезла из машины и, слегка пошатываясь, направилась к дому. В ее походке не было ничего необычного, скорее это уже стало нормой. Джоан Рочестер сунула ключ в замочную скважину и открыла дверь. Она вошла, закрыла ее, а когда повернулась, увидела перед собой Доминика.
— Ты испугал меня, — сказала она, положив руку на сердце.
Он сделал шаг навстречу. Сначала ей показалось, что он хочет обнять ее, но она ошиблась. Он присел на корточки и правым кулаком нанес ей удар по почкам.
Рот Джоан Рочестер открылся в безмолвном крике. Колени подогнулись, и она рухнула на пол. Доминик схватил ее за волосы, приподнял и снова стукнул. На этот раз он вложил в удар всю силу.
Она повалилась, теряя сознание.
— Ты расскажешь мне, где Кэти! — сказал Доминик.
И нанес новый удар.
Майрон разговаривал из машины по мобильнику с Уитом Мэнсоном, с которым вместе играл в университетской баскетбольной команде. Теперь тот занимал пост заместителя декана в приемной комиссии. И тут Майрон заметил, что за ним снова следят.
Детство Уита Мэнсона прошло в неблагополучных кварталах Атланты. Какое-то время он жил в Дареме, штат Северная Каролина, и с удовольствием вспоминал те годы, но никогда туда не возвращался. В команде Университета Дьюка он был разыгрывающим и обладал отличной скоростью. Майрон поболтал с ним о том о сем, прежде чем перейти к делу.
— У меня к тебе один странный вопрос, — сказал Майрон.
— Выкладывай.
— Только не обижайся.
— Тогда не спрашивай ничего обидного, — посоветовал Уит.
— Эйми приняли в университет благодаря мне?
— Господи! Я этого не слышал! — возмутился Уит.
— Я должен знать.
— Нет, ты меня ни о чем не спрашивал!
— Ладно, забудем об этом. Но ты можешь переслать мне по факсу две академические справки: Эйми Биль и Роджера Чанга?
— Кого?
— Еще одного выпускника Ливингстонской старшей школы.
— Дай-ка я догадаюсь. Роджера не приняли.
— У него были выше баллы, лучше показатели к научной деятельности…
— Майрон!
— Что?
— Давай прекратим, ладно? Ты меня понимаешь? Это конфиденциальная информация. Я не стану посылать тебе академические справки, обсуждать абитуриентов. Напомню тебе, что зачисление определяется не только баллами и тестами, что учитываются самые разные факторы. Как, например, нас с тобой приняли во многом благодаря умению попадать сферой в металлическое кольцо, а не благодаря тестам и баллам, и ты это отлично знаешь. А теперь, обидевшись только слегка, я прощаюсь и вешаю трубку.
— Погоди минутку.
— Я не стану тебе посылать никаких факсов.
— И не надо! Я просто скажу тебе пару слов об этих абитуриентах. А ты сверишься с компьютером и убедишься, что я прав.