Похоть, если, конечно, это можно так назвать, быстро прошла. Матери следили за дочерьми с неусыпным вниманием, как будто от каждого удара зависела чуть не вся их жизнь. Глядя сквозь венецианское окно на Сьюзи, наблюдая за тем, как она, посмеиваясь, разговаривает о чем-то с ученицей, Майрон вспомнил ее собственную мамашу, которая употребляла слова вроде «драйв» или «концентрация», скрывая за ними то, что на самом деле следовало бы назвать врожденной жестокостью. Иные считают, что родители из кожи вон лезут, потому что сами в какой-то степени живут в своих детях, но это сомнительно, поскольку сами-то себя они бы так загонять не стали. Мать Сьюзи хотела сделать из дочери теннисистку и считала, что для этого необходимо отбросить все, что могло доставить ей радость или внушить самоуважение, заставив целиком зависеть от того, насколько умело она орудует ракеткой. Выиграешь — молодец. Проиграешь — кому ты нужна? Она не просто лишала дочь любви, она не давала ей хоть в малейшей мере ощутить себя как личность.
Майрон вырос в эпоху, когда дети во всех своих бедах винили родителей. Многие стали нытиками, обыкновенными нытиками, не желающими взглянуть в зеркало и попытаться взять себя в руки. Поколение Обвиняющих, которые ищут недостатки у всех и каждого, кроме самих себя. Но Сьюзи Ти была не такой. Она мучилась, она боролась, пытаясь восстать против всего связанного с теннисом, покончить с ним, но в то же время любила игру и дух соревнования. Корт сделался для нее одновременно пыточной камерой и единственной отдушиной, и примирить одно с другим было необычайно трудно. В какой-то момент это с почти фатальной неизбежностью привело к наркотикам и саморазрушительным загулам, и в конце концов даже Сьюзи, у которой как раз было право задать вопрос «кто виноват?», посмотрела в зеркало и нашла ответ.
Майрон сидел, перелистывая страницы теннисного журнала. Через пять минут тренировка закончилась и ученицы потянулась с корта. По мере того как они удалялись от накачанного воздухом пузыря, их улыбки угасали, а головы опускались под строгими взглядами матерей. Сьюзи вышла последней. Чья-то мамаша остановила ее, но Сьюзи быстро свернула разговор. Не замедляя шага, она прошла мимо Майрона и кивком пригласила следовать за ней. Движущаяся мишень, подумал Майрон. Родителям нелегко попасть в цель.
Сьюзи вошла к себе в кабинет и закрыла дверь за Майроном.
— Ничего не выходит, — сказала она.
— Что не выходит?
— Академия.
— А мне кажется, девчата неплохие.
Сьюзи тяжело опустилась на стул.
— Я затевала все это, надеясь осуществить мечту — создать теннисную академию для самых одаренных, которая, однако, оставит им время и возможность дышать, жить, развиваться. Я исходила из того, что такой подход позволит девочкам лучше справляться с разного рода проблемами, сделает их жизнь богаче, но полагала также, что в дальней перспективе они и играть будут лучше.
— И?..
— Но кто скажет, насколько далека эта дальняя перспектива? Ясно одно: пока ничего не получается. Лучше они не играют. Если девочки знают только теннис, а живопись, театр, музыка, друзья их не интересуют, то и играют сильнее. Те, кто хочет вышибить противнику мозги, стереть в пыль без всякой жалости, те и выигрывают.
— Ты действительно так считаешь?
— А ты нет?
Майрон промолчал. Она продолжила:
— И родители это видят. Наверное, здесь их отпрыскам лучше. Они не так быстро вспыхивают и выгорают, но лучших-то отправляют на сборы, где их гоняют в хвост и в гриву.
— Это близорукий подход, — заметил Майрон.
— Может быть. Только если они вспыхнут в двадцать пять, это будет поздно, карьеры уже не сделаешь. Выигрывать нужно здесь и сейчас. Мы-то с тобой это понимаем, Майрон, верно? Спортивными талантами нас Бог не обидел, но если ты лишен инстинкта убийцы — того, что делает тебя великим бойцом, хотя и не великим человеком, — в элиту не пробиться.
— И тебе кажется, в нас с тобой был заложен этот инстинкт? — спросил Майрон.
— В меня — нет. Вместо него была мамаша.
— А в меня?
— Помню, как ты играл за Университет Дьюка в финале Студенческой лиги, — улыбнулась Сьюзи. — У тебя было такое выражение… Лучше умереть, чем проиграть.
Какое-то время оба молчали. Майрон разглядывал теннисные трофеи — блестящие безделушки, свидетельствующие о спортивных достижениях Сьюзи.
— Так ты действительно вчера видел Китти? — прервала она наконец молчание.
— Да.
— А брата?
— Может, Брэд там и был, — покачал головой Майрон, — но его я не видел.
— И тебе пришло в голову то же, что и мне?
— Думаешь, именно Китти выложила это послание — «ЧУЖОЙ»? — Майрон поерзал на стуле.
— Я просто рассматриваю такую возможность.
— Давай не будем спешить с выводами. Ты сказала, что хочешь показать мне что-то связанное с Китти.
— Да. — Сьюзи принялась покусывать губы, чего Майрон уже давно за ней не замечал. Он выжидал, позволяя ей собраться с мыслями. — Понимаешь, вчера, после нашего разговора, я решила, что надо осмотреться.
— На предмет?
— Не знаю. — В голосе Сьюзи проскользнуло легкое нетерпение. — Ключ поискать, что ли. Что-то в этом роде.
— Ладно, дальше.
Сьюзи пробежалась пальцами по клавиатуре компьютера.
— В общем, я заглянула на собственную страничку из «Фейсбука» и еще раз прочитала эту гнусную записку. У тебя есть хоть какое-то представление, как люди становятся фанатами по Интернету?
— Не знаю; наверное, просто регистрируются.
— Точно. Ну я и решила заняться тем, что ты мне вчера посоветовал. Принялась отыскивать брошенных любовников, или теннисных противников, или отставных музыкантов — словом, всех, кто хотел бы нам так или иначе навредить.
— Ну и?..
Сьюзи продолжала выстукивать что-то на клавиатуре.
— Я прошлась по недавним откликам, и выяснилось, что у меня в настоящее время имеется сорок пять тысяч фанатов. Так что пришлось потратить какое-то время. И в конце концов… — Она щелкнула мышью и остановилась. — Ну вот, добралась. Я просмотрела профиль одного человека, зарегистрировавшегося три недели назад, и обнаружила некоторую странность, особенно в свете того, что ты рассказал мне о своем вчерашнем походе в ночной клуб.
Сьюзи кивнула Майрону. Тот поднялся и, обогнув стол, посмотрел на экран компьютера. Нельзя сказать, что увиденное сильно его удивило. Вверху профильной странички крупным шрифтом значилось: «Китти Хаммер Болитар».
Китти Хаммер Болитар.
Добравшись до собственного кабинета, Майрон присмотрелся к страничке из «Фейсбука». При взгляде на фотографию исчезли последние сомнения: это его свояченица. Постарела, конечно. Следы прожитых годов заметны. Не так миловидна, как в годы расцвета теннисной карьеры, но вид тот же — дерзкий и решительный. Майрон смотрел на фотографию, пытаясь подавить приступ естественной ненависти, которую он испытывал при одной только мысли о ней.