Уин наклонился к компьютеру чуть ближе.
— Это ее сонограмма?
— Да.
— И каким же образом сонограмма может популяризировать теннисную академию?
— Я задал ей тот же вопрос. Она ответила, что важен личный момент. Просто самореклама никому не интересна.
— И поэтому она выставляет сонограмму плода? — Уин нахмурился. — По-твоему, это имеет хоть какой-то смысл?
Майрон в этом сомневался. Уин в очках для чтения, обоим им неуютно в этом новом мире социальных сетей, и Майрон в очередной раз почувствовал себя старым.
— Взгляни на комментарии, — предложил он.
— По поводу сонограммы есть комментарии? — вытаращил глаза Уин.
— Ты почитай, почитай.
Уин погрузился в чтение. Майрон выжидал. Сам он неплохо запомнил эту страничку: там содержалось по меньшей мере двадцать шесть комментариев, в основном — добрые пожелания. Например, мать Сьюзи написала: «Эй, люди, я буду бабушкой. Как вам это?» Некая Эми высказалась просто: «Ух, класс!» Бодрое послание — «Не отстает от папаши» — поступило от ударника, некогда выступавшего в «Лошадиной силе». Малый по имени Келвин: «Ну даешь, поздр.!» Тами спросил: «Когда рожаешь-то, крошка?»
Уин задержался на третьем послании снизу:
— Забавный тип.
— Кто именно?
— Какой-то говнюк-гуманоид по имени Эрик пишет… — Уин откашлялся и наклонился к экрану: — «Твой малыш похож на морского конька». И дальше этот Эрик Бунтарь добавляет большими буквами «РЖУНИМАГУ».
— Нет, ищи другого.
Уина это не убедило.
— Все же к старине Эрику стоило бы зайти.
— Читай дальше.
— Ладно. — У Уина редко менялось выражение лица. И в делах, и в бою он приучил себя никак не выказывать своих чувств. Но сейчас Майрон заметил, что глаза его друга вроде как потемнели. Уин оторвался от экрана, и Майрон кивнул: ему стало ясно, что Уин обнаружил эти два слова.
Они были в самом низу страницы, в послании, подписанном «Абеона П.», — имя это ничего Майрону не говорило. Они сопровождались каким-то символом, похожим на китайский иероглиф. И тут же, заглавными буквами, без пунктуации, два слова, простых, но убийственных: «РЕБЕНОК ЧУЖОЙ».
Молчание.
— Ничего себе, — произнес наконец Уин.
— Вот именно.
Уин снял очки.
— Хотелось бы задать закономерный вопрос.
— Какой?
— Это правда?
— Сьюзи клянется, что ребенок от Лекса.
— И мы ей верим?
— Верим, — кивнул Майрон. — А это имеет значение?
— В этическом смысле — нет. Хочешь знать мое мнение? Это дело рук какого-нибудь шутника гермафродита.
— Вот чем хорош Интернет, — заметил Майрон. — Он дает возможность высказаться каждому. А вот чем Интернет плох: он дает возможность высказаться каждому.
— Мощный бастион для трусов и анонимщиков, — согласился Уин. — Наверное, Сьюзи стоило бы стереть эту запись до того, как ее увидит Лекс.
— Уже поздно. И это тоже проблема. Лекс вроде как сбежал.
— Ясно, — кивнул Уин. — И Сьюзи хочет, чтобы мы его нашли?
— Да, и вернули домой.
— Ну, знаменитую рок-звезду найти не так уж трудно, — сказал Уин. — А еще какие проблемы?
— Она хочет знать, кто это написал.
— То есть подлинное имя мистера Шутника Гермафродита?
— Сьюзи кажется, что дело тут посложнее. Она считает, кто-то охотится за ней всерьез.
Уин покачал головой:
— Уверен, это Шутник Гермафродит.
— Да брось ты. «ЧУЖОЙ»? Это же больным надо быть.
— Хорошо, больной Шутник Гермафродит. Ты что, впервые с такой чушью в Интернете сталкиваешься? Да на любую новостную страницу загляни, и сразу увидишь расистские, человеконенавистнические, параноидальные «комментарии». — Уин изобразил пальцами кавычки. — На луну завоешь.
— Верно, но я обещал ей заняться этим делом.
Уин вздохнул, снова нацепил очки на нос и приник к экрану компьютера.
— Автор послания — Абеона П. Ник, надо полагать.
— Ну да. Абеоной звали одну из римских богинь. А вот к чему буква П, ни малейшего понятия не имею.
— А как насчет знака? Что это за символика?
— Опять же понятия не имею.
— У Сьюзи не спрашивал?
— Спрашивал. Она тоже не знает. Похоже на китайский иероглиф.
— Может, удастся найти кого-нибудь, кто переведет. — Уин откинулся на спинку стула и переплел пальцы. — Время, когда было выложено послание, заметил?
— Три семнадцать утра, — кивнул Майрон.
— Поздновато, однако. Или, наоборот, рановато.
— Вот и я подумал, — сказал Майрон. — Может, в социальных сетях таким образом пьянчужки переписываются?
— Или с бывшими, кому есть что сказать, — предположил Уин.
— А что, есть кандидат?
— Если припомнить бурную молодость Сьюзи, даже не один, а несколько, и это еще мягко сказано.
— Но среди них, по ее соображениям, нет человека, способного на такое.
Уин по-прежнему вглядывался в экран.
— Ладно, с чего начинаем?
— Что-что?
— С чего начинаем, спрашиваю.
Майрон принялся мерить шагами свой обновленный кабинет. Исчезли афиши бродвейских спектаклей и всяческие штучки в память о Бэтмене. Их вынесли перед покраской, и нельзя сказать, чтобы Майрону их так уж не хватало. Исчезли и его старые трофеи и награды, оставшиеся с тех пор, как он занимался спортом, — чемпионские перстни Национальной студенческой спортивной ассоциации, грамоты за победы в соревнованиях на первенство страны, приз лучшего спортсмена-студента года — все, за одним исключением. Прямо перед игрой за «Бостон селтик», первым выступлением в профессиональной лиге, когда мечта Майрона наконец-то должна была сбыться, он серьезно повредил колено. «Спортс иллюстрейтед» напечатал на обложке его фотографию с надписью: «Это конец?» И хотя ответа на вопрос журнал не дал, все действительно свелось к большому жирному «ДА!». Майрон и сам не сказал бы, зачем сохранил эту обложку, да еще и в рамке. Спроси кто-нибудь его, он ответил бы, что это предупреждение любой переступающей порог его кабинета «суперзвезде»: все может очень быстро закончиться. Но в глубине души Майрон подозревал, что дело не только в этом.
— Обычно ты не так действуешь, — сказал он Уину.
— Да, а как?
— Обычно на этой стадии ты говоришь мне, что я не соглядатай, а агент, а ты не видишь смысла браться за дело, потому что оно не принесет фирме никакой прибыли.