— Понятия не имею, кто бы это мог быть, — сказала она, принимая из моих рук обернутый букет. — Разве что приятель моей сестрицы? Но чего это ради он стал бы посылать цветы мне?.. Нет, тут какая-то ошибка.
— Там карточка, — подсказал я.
— Да, и правда карточка. — Как раз в этот момент она ее обнаружила. — Так, погодите-ка минутку… Давайте все же посмотрим, нет ли тут ошибки. Нет, имя мое, Леона Тримейн. А теперь распечатаем конверт.
Ну неужели в этом треклятом здании никому не нужен лифт? Почему бы кому-нибудь не нажать эту долбаную кнопку вызова и не заставить его переместиться на другой этаж?..
— «С любовью, Дональд Браун», — прочитала она вслух. — Дональд Браун, Дональд Браун… Кто ж это такой, Дональд Браун?
— Гм…
— Но цветы совершенно прелестные, правда? — Она принюхалась, раздув ноздри, словно собиралась втянуть не только запах, но и лепестки. — А аромат!.. Дональд Браун… Что-то очень знакомое, но… Нет, уверена, это какая-то ошибка. Ну да ладно, оставлю их себе и буду наслаждаться. Надо найти вазу, поставить их в воду и… — Тут она умолкла, вспомнив о моем присутствии. — Что-то еще, молодой человек?
— Да нет, я просто…
— О, Господи, ну конечно! Совсем о вас позабыла, вот глупая! Подождите минутку, сейчас найду кошелек… Только что тут положила, где же он?.. Ах, вот он где… Вот, держите, и огромное спасибо. И передайте мою благодарность Дональду Брауну, кем бы он там ни оказался.
Дверь захлопнулась.
Я обернулся, и там, в дверях лифта, торчал проклятый лифтер, готовый немедленно доставить меня вниз. Он не то чтобы улыбался, но лицо было веселое. Я спустился и прошел через вестибюль к выходу. Привратник при виде меня усмехнулся.
— Ну? — спросил он. — И сколько же удалось из нее вытрясти, а, дружище?
— Вытрясти?
— Надеюсь, она дала приличные чаевые?
— Она дала мне четвертак, — ответил я.
— Ого! Тогда радуйся! Для Тримейн это просто царские чаевые. Да она за весь год ни разу не раскошелилась, а на Рождество пожертвовала на всю нашу команду пять баксов. Получилось где-то центов по десять за неделю. Веришь или нет?
— Конечно, — кивнул я. — Охотно верю.
Четвертак Леоны Тримейн в кармане у меня не залежался. Я завернул за угол и вошел в какую-то забегаловку на Мэдисон Авеню, под названием «Большой Чарли», где выпил за стойкой чашку кофе. И положил на прилавок четвертак, в надежде, что чаевые приведут официантку в то же восхищение, что и меня. Потом вышел оттуда и пошел по улице, пока не увидел цветочный магазин.
Шел уже пятый час. Смена стражи в «Шарлемане», очевидно, уже состоялась. Наверно, мне все же проще будет пробраться мимо тех же привратников и консьержа, что видели меня вчера, чем убеждать сегодняшних, что я снова явился доставить товар на дом.
Я зашел в магазин и выложил семь баксов девяносто восемь центов, за точно такой же букет, который часом раньше обошелся мне в четыре девяносто восемь в Вест-Сайде. А что поделаешь? Ведь парню, работающему здесь, арендная плата обходится несомненно дороже. В любом случае я получу еще один четвертак от мисс Тримейн и сэкономлю таким образом на расходах.
«Леоне Тримейн» — снова написал я на конверте. А внутри, на карточке, следующее: «Только не говори, что ты меня еще не простила! Дональд Браун».
Смена в «Шарлемане» произошла. Я узнал консьержа и привратников, дежуривших накануне вечером, и, если мое лицо и показалось им знакомым, они ничем это не выдали. К тому же вчера я был гостем одного из жильцов, вполне приличным джентльменом в костюме и галстуке, сегодня же явился пред ними в облике представителя рабочего класса, простого парня в рубашке с короткими рукавами. И даже если кто-то из них и узнал меня, то наверняка подумал, что видел, как я доставляю цветы, раньше.
И снова консьерж предложил мне оставить цветы, обещая передать, и снова я настоял, что непременно должен доставить их лично, и снова привратник усмехнулся, подумав, что я надеюсь на чаевые. Как все же это приятно, видеть, как люди до последней буквы придерживаются устоявшихся традиций. Консьерж предупредил о моем появлении по домофону, а Эдуардо поднял меня на девятый этаж, где в дверях своей квартиры уже ждала мисс Тримейн.
— О, так это опять вы! — воскликнула она. — Нет, все же я ничего не понимаю! Вы совершенно уверены, что эти цветы мне?
— Но на карточке написано…
— Карточка, карточка, карточка… — пробормотала она и вскрыла конверт. — «Только не говори, что ты меня еще не простила. Дональд Браун»… Господи, что за страсти такие! Кто такой, черт возьми, этот Дональд Браун и за что, собственно, я должна его простить?..
Лифт не уехал.
— И еще меня просили узнать, будет ответ или нет, — сказал я.
— Ответ? Ответ! Но кому именно мне следует адресовать этот ответ? Ведь совершенно ясно, что цветы предназначены вовсе не мне! И все же я не понимаю, как можно так ошибаться! Возможно… существует и какая-то другая Леона Тримейн, но я знаю о ней не больше, чем об этом самом Дональде Брауне… Ну разве что он какой-то стародавний знакомый, чье имя просто выпало из головы… — Пальцы с ярко-оранжевым лаком на ногтях срывали тем временем обертку с презента таинственного мистера Брауна. — Прелесть! — воскликнула она. — Еще лучше чем те, первые. И все же я никак не могу понять, почему их послали мне. Никак не могу понять!..
— Хотите, я позвоню в магазин?
— Простите?
— Я могу позвонить в цветочный магазин, — предложил я. — Разрешите воспользоваться вашим телефоном? Ведь если это ошибка, мне грозят нешуточные неприятности. А если никакой ошибки нет, тогда, может, удастся узнать об этом человеке, том, кто посылает вам цветы.
— О?.. — сказала она.
— Нет, правда, давайте я позвоню, — сказал я. — А то вдруг окажется, что цветы вовсе не вам, и тогда мне придется их забрать.
— Ну… — протянула она. — Ну ладно, хорошо. Может, действительно лучше позвонить.
И она впустила меня в квартиру и захлопнула дверь. Если даже лифт и отправится куда-то на другой этаж, расслышать это теперь, разумеется, невозможно. Я последовал за Леоной Тримейн в гостиную, пол которой устилал пушистый ковер. Комната была слишком тесно заставлена мебелью, по большей части в стиле «французский провинциал». Кресла и диваны покрыты обивкой с преобладанием розового и белого цветов. На самом удобном на вид кресле разлегся кот. Белоснежный перс, и бакенбарды у него были в целости и сохранности.
— Вот телефон. — Она указала на аппарат, тоже во французском стиле, под старину, сверкавший золотом и эмалью. Я поднес трубку к уху и набрал номер Ондердонка. Линия была занята.
— Занято, — сказал я. — Нам, знаете ли, звонят без передышки, заказывают цветы. Ну, вы понимаете… — Да что это я, собственно? Перед кем распинаюсь? — Сейчас еще раз попробую.