— А она?
— Она? Что она могла сказать: «Привет, Кэролайн!» Она поверила мне, у неё даже в мыслях не было, что я могу назвать чужое имя…
— Ну и как зовут твою Тёлку?
— Лейси Кавиноки. — Кэролайн засмеялась. — Смешное имя, правда? Рифмуется со всем на свете… Лейся-залейся, да только не спейся…
— Ты уверена?
— Что рифмуется? Сто процентов.
— Нет, я имел в виду…
— Знаю, что ты имел в виду. Что это не настоящее её имя? А что я должна была делать? Попросить паспорт или водительские права? Чего ты боишься, не могу понять? Кем она может оказаться, по-твоему?
— Барбарой Крили.
— Барбара Крили. Это та дамочка, которую…
— Да, изнасиловали и ограбили. Знаю, знаю, сейчас ты скажешь, что это смешно.
— Это не просто смешно! — воскликнула Кэролайн. — Это совершенно нелепо. В Нью-Йорке восемь миллионов жителей, Берн. Какой шанс, что это она?
— Восемь миллионов в пяти районах, — поправил я, — только два миллиона в Манхэттене.
— Один шанс из двух миллионов?
— Ну, половина из них — мужчины, — сказал я. — А из второй половины тебе сначала надо вычесть детей и старушек, потом тех, кто замужем, а потом…
— Берн, не сходи с ума.
— Ладно, ты права.
— К тому же Лейси — не твоя Барбара.
— Я знаю.
— Что за идиотские мысли появляются у тебя ни с того ни с сего?
— Я знаю…
— Ты что, думаешь, я злюсь на тебя? Ничего я не злюсь, просто это так глупо…
— Ладно, забудь…
— Мою подружку зовут Лейси Кавиноки, — сказала Кэр. — Она прелестна как картинка, умная и весёлая. А ещё — стопроцентная лесбиянка, и гордится этим. Она не из тех, кто сегодня может пойти с дамой, а завтра — с мужиком. Понимаешь, Берн? Она — вроде меня, не имеет ничего против мужчин, но ей вовсе не хочется прильнуть к ним своим красивым телом. Помнишь эту песню?
— Помню.
— «Если я скажу, что у тебя красивое тело, ты прильнёшь ко мне?» [7] Так вот, Берн, если ты скажешь, что у неё красивое тело, она к тебе не прильнёт.
— Чудесно.
— А ко мне прильнёт. Понятно? Ладно, поживём — увидим. Но я абсолютно уверена: она не Барбара Крили. Она — Лейси, Лейси Кавиноки, и в ближайшее время изнасиловать её может лишь один человек — я.
Мы продолжали двигаться на север по Вест-Сайд-драйв, пока не пересекли реку Гудзон и не въехали в Бронкс, где по 232-й улице добрались до Палисайд-авеню. Слева от нас простирался узкий зелёный мыс ривердейлского парка, а линии Метро-Норт отделяли парк от реки.
Я заранее изучил маршрут, но в этом районе столько улиц с односторонним движением, что я быстро сбился с дороги — пришлось поплутать, пока мы не выехали на Девоншир-клоуз. По дороге я рассказал Кэролайн о своей вылазке в среду и о том, как пытался найти в доме Мейпса хоть одно уязвимое место. Но отключить его сигнализацию снаружи оказалось не по силам даже мне, окна были тоже подключены к общей системе, а мой давний приятель — угольный люк — вообще отсутствовал, заложенный кирпичом и намертво зацементированный.
— Сдаюсь, — признала безвыходность ситуации Кэролайн. — И как же ты собираешься проникнуть внутрь?
Я пообещал, что покажу ей, когда доберёмся туда, и вскоре мы приехали на место будущего преступления. Я снова достал телефон, позвонил Мейпсам и вновь услышал автоответчик. В этот раз я подождал сигнала, а затем произнёс встревоженным голосом:
— Доктор Мейпс? Вы дома? Пожалуйста, подойдите к телефону. Это очень важно!
Никто к телефону не подошёл, и я повернулся к Кэролайн.
— Это на всякий случай, если он не отвечает на звонки с незнакомых номеров.
— Здорово, конечно, — сказала Кэролайн, — но теперь твой голос записан на его автоответчике. По-моему, не очень умно, а?
— Сейчас это не важно, — успокоил я Кэр. — Вот если он там будет, когда я выйду из дома, тогда другое дело.
— Ну конечно, ты сотрёшь свою запись. Но известно ли тебе, что это можно сделать, только если автоответчик современный, цифровой. Если телефон у него старый, где используется магнитная плёнка, твой план по удалению записи не сработает. С ленты ничего стереть нельзя, её можно лишь прокрутить заново, чтобы следующее сообщение записалось поверх старого. Что ты будешь делать с магнитофонной плёнкой?
— Украду её, — ответил я и галантно кивнул.
Свернув на Девоншир-клоуз, я подъехал к дому Мейпсов. Возможно, я ошибался, но мне показалось, что огни в доме горели в тех же комнатах, что и два дня назад. Напротив дома на другой стороне улицы было место для парковки, однако я сделал то, что намеревался сделать с самого начала: въехал на дорожку, ведущую к гаражу Мейпсов, и остановился напротив ворот, не заглушая двигатель.
Кэролайн что-то пискнула, но я проигнорировал её, вылез из машины и подошёл к гаражу. Ворота были опущены и не поддались, когда я попробовал приподнять их. Рядом с воротами я увидел небольшую дверь, которая оказалась незапертой. Конечно, установленный на двери крошечный замочек в любом случае не смог бы затормозить меня больше чем на пять минут, но в открытую дверь я вошёл ещё быстрее. Включив в гараже свет, я нажал кнопку подъёма ворот, а когда они поднялись, погасил свет, сел в машину и загнал её в гараж — чувствуя себя жалким уродцем рядом с роскошным «лексусом».
Я выключил зажигание и вылез из машины. Кэролайн не шевельнулась. Она вздохнула и с сомнением в голосе спросила:
— Берн, ты уверен?.. Мы же в самом брюхе чудовища.
— Пока нет. Скорее в районе горла.
— Нет, тогда уж в пасти… Застряли между зубами, как кусок жевательного табака, — не прожевать и не выплюнуть. Ты что, не понимаешь? Мы запарковали машину в гараже дома, который собираемся ограбить. А что, если кто-нибудь придёт?
— Никто не придёт.
— А что, если кто-нибудь будет проходить по улице и увидит в гараже чужую машину? Что, если он позвонит Мейпсам?
— Никто ничего не увидит, когда я опущу ворота.
— Опустишь ворота? Но ведь тогда, если что-то случится, мы вообще окажемся в западне.
— Не мы, а машина.
— Но ведь я-то остаюсь в машине!
— Ты не будешь ждать меня в машине, — объяснил я. — Ты будешь стоять на стрёме около гаража. Тебя должно волновать только одно: если кто-то повернёт на въездную дорожку.