Они проехали мимо института Кесслера и остановились на красный свет. Немного погодя Бренда сказала:
– Я все равно хотела бы сегодня пойти на тренировку.
Майрон кивнул. Он понимал. На площадке ей легче.
– И я хочу играть в воскресенье на открытии.
Майрон снова кивнул. Наверное, Хорас бы тоже этого хотел.
После очередного поворота они подъехали к дому Мейбел Эдвардс. Напротив были припаркованы по меньшей мере десяток машин, все американские, большинство старые и побитые. У дверей стояла чета в черном. Мужчина нажимал на звонок. Женщина держала миску с салатом. Заметив Бренду, они окинули ее гневными взглядами и отвернулись.
– Вижу, они читали газеты, – заметила Бренда.
– Никто не думает, что ты его убила.
Ее взгляд заставил его пожалеть о своем покровительственном тоне.
Они подошли к двери и остановились позади четы. Они упорно не смотрели на Бренду. Мужчина постукал носком ботинка по порогу. Женщина демонстративно вздохнула. Майрон открыл было рот, но Бренда заставила его промолчать, решительно тряхнув головой. Она уже научилась читать его мысли.
Кто-то открыл дверь. Внутри уже собралось много народу. Все прилично одеты. Все чернокожие. Удивительно, но Майрон начал это постоянно замечать. Накануне во время вечеринки ему ни разу не показалось странным, что все, кроме Бренды, белые. По правде говоря, Майрон не мог припомнить, чтобы когда-нибудь видел на вечеринке в их районе чернокожего. Так почему его так удивило, что он здесь единственный белый? И почему из-за этого он так странно себя ощущает?
Чета в черном мгновенно исчезла внутри, будто ее засосало торнадо. Бренда поколебалась. Когда они, наконец, переступили порог, происходящее напомнило Майрону сцену из фильма Джона Уэйна. Негромкий разговор смолк, как будто кто-то выключил радио. Все повернулись и уставились на них. На секунду ему показалось, что здесь дело в расовом отношении, поскольку он был здесь единственный белый. Но потом разглядел, что враждебное отношение направлено непосредственно против Бренды.
Она оказалась права. Они считали ее убийцей.
В комнате было жарко и душно. Вентиляторы крутились без всякой пользы. Мужчины пальцами оттягивали воротнички, чтобы легче было дышать. У всех потные лица. Майрон взглянул на Бренду. Она показалась ему маленькой, одинокой и испуганной, но взгляда не отводила. Он почувствовал, что она взяла его за руку, и он легонько сжал ее ладонь. Бренда выпрямилась и подняла голову.
Толпа расступилась, пропуская Мейбел Эдвардс. Ее глаза распухли и покраснели. В руке она комкала платок. Теперь все смотрели на Мейбел, ожидая ее реакции. Увидев Бренду, женщина протянула к ней руки. Бренда не колебалась. Она быстро вошла в эти мягкие объятия, положила голову на плечо Мейбел и в первый раз по-настоящему зарыдала. Не заплакала. А душераздирающе зарыдала.
Мейбел раскачивала племянницу и утешающе похлопывала ее по плечу. Одновременно сурово, как мать-волчица, она оглядывала комнату, бросая вызов всем, кто посмел неприязненно посмотреть на ее племянницу.
Присутствующие стали отворачиваться, снова возобновился тихий разговор. Майрон почувствовал, как начало спадать напряжение. Он оглядел комнату в поисках знакомых лиц. Узнал пару бывших игроков, которых он помнил еще по школе. Они кивнули ему. Майрон ответил на приветствие. По комнате промчался малыш, воя словно сирена. Майрон узнал его. Внук Мейбел, сын Теренса Эдвардса. Он видел его фотографию на каминной доске.
Кстати о птичках, куда подевался сам Эдвардс?
Майрон еще раз оглядел комнату. Ни малейшего следа. Стоящие перед ним Мейбел и Бренда разомкнули объятия. Бренда утерла слезы. Тетка кивком показала ей на ванную комнату. Бренда поспешно ушла.
Мейбел подошла к Майрону и решительно, без всяких предисловий, спросила:
– Ты знаешь, кто убил моего брата?
– Нет.
– Но ты его разыщешь.
– Да.
– Идеи есть?
– Только идеи, – ответил Майрон, – ничего больше.
– Ты хороший человек, Майрон.
Около камина они устроили некоторое подобие храма. Фотография улыбающегося Хораса среди цветов и свечей. Майрон посмотрел на улыбку, которой не видел десять лет и больше никогда не увидит.
Он не ощущал себя хорошим человеком.
– Мне надо вас еще кое о чем спросить, – сказал он.
– Надо, так спрашивай.
– И об Аните тоже.
– Ты все еще считаешь, что она со всем этим связана?
– Да. Мне бы еще хотелось подослать человечка проверить ваш телефон.
– Зачем?
– Я думаю, он прослушивается.
– Кому это нужно? – Мейбел смешалась. Лучше пока не высказывать предположений.
– Не знаю, – ответил Майрон. – Но когда ваш брат звонил, он упоминал мотель «Холидей» в Ливингстоне?
Что-то случилось с ее глазами.
– Зачем это тебе?
– Судя по всему, перед своим исчезновением Хорас обедал там с менеджером. И в последний раз воспользовался своей кредитной карточкой. Когда мы туда приехали, Бренде показалось, что она узнала мотель, и возможно, бывала там с Анитой.
Мейбел закрыла глаза.
– В чем дело? – спросил Майрон.
В дом вошли еще люди, которые пришли почтить память Хораса. Все несли тарелки с едой. Мейбел выслушивала их соболезнования, печально улыбаясь и пожимая руки. Майрон ждал.
Освободившись на секунду, Мейбел сказала:
– Хорас никогда не упоминал этот мотель по телефону.
– Но это не все.
– Да?
– Анита когда-нибудь возила туда Бренду?
В этот момент вошла Бренда и взглянула на них. Мейбел положила руку на локоть Майрона.
– Сейчас не время, – быстро проговорила она. – Может быть, вечером. Ты сможешь приехать один?
– Да.
Мейбел отошла от него и занялась родственниками и друзьями. Майрон снова почувствовал себя посторонним, но на этот раз это не имело никакого отношения к цвету кожи.
Он поспешно покинул дом.
Выехав на дорогу, Майрон тут же включил сотовый телефон, чтобы проверить, кто звонил. Один звонок был от Эсперанцы, другой от Джессики из Лос-Анджелеса. Он быстро сообразил, как поступить. Набрал номер Джессики. Не дает ли он слабину, вот так сразу перезванивая? Возможно. Но это один из самых важных моментов в его жизни. Не в его духе было играть в такие игры.
Оператор гостиницы соединил его, но трубку никто не снял. Он оставил сообщение. Потом позвонил в офис.
– У нас большая проблема, – заявила Эсперанца.