— Его писем, вы хотите сказать.
— Как угодно.
— Допускаю, ничего иного вы и не могли сказать.
— Как Пиноккио, — кивнул я, — если только он не хотел, чтобы у него вытянулся нос.
— Если они не у вас, то у кого?
Это был хороший вопрос, и мне самому хотелось бы знать на него ответ. Я рассказал ему все, что мог, и на его лице возникло лукавое выражение.
— Предположим, они окажутся в вашем распоряжении, — продолжал он. — Если они куда-то уплыли, значит, где-нибудь должны всплыть, не так ли? И кто может гарантировать, что не у вас?
— Действительно, — согласился я.
— Вам надо будет рассмотреть все варианты и выбрать наилучший способ распорядиться ими. Но просто из соображений личной безопасности вы наверняка захотите сделать их ксерокопии?
— Конечно, все воры так поступают.
— Правда?
— Да, мы ксерим всё: меха, драгоценности, редкие монеты…
Он кивнул, зафиксировав новую информацию, которая вообще-то была попыткой пошутить.
— Позвольте мне говорить начистоту, — продолжил он. — Денег у меня нет, но несколько долларов я смогу наскрести, чтобы покрыть расходы.
— Расходы?
— На изготовление ксерокопий.
— Иными словами, — решил я уточнить, — вы готовы заплатить мне по десять центов за страницу?
— Ну, может, немного больше. Но я предложу вам нечто гораздо более ценное. Вы окажете помощь ученому в главном труде его жизни. И разумеется, вы будете упомянуты в списке благодарностей, когда книга увидит свет.
— Звучит заманчиво, — кивнул я. — Нечасто скромный вор удостаивается такого признания. «Благодарю Бернарда Роденбарра…» Как вы думаете, а можно будет написать мое имя полностью?
— Не вижу к тому препятствий.
— «Бернарда Гримса Роденбарра, предоставившего мне ценные документы, украденные им у Антеи Ландау». Наверняка она будет гордиться.
— Мисс Ландау?
— Моя матушка, если увидит такого рода признание. Разумеется, полиция посмотрит на дело иначе. Но я допускаю, что мы сможем быть более осмотрительны в выборе слов. И кто скажет, не изменятся ли законы о воровстве к тому времени, когда вы сможете издать книгу?
Он согласился, что это возможно, даже вполне вероятно, и дал мне визитку, где значилось «Лестер Эддингтон», а также название колледжа в городке в Пенсильвании, о котором я никогда не слышал. Я упомянул об этом и выяснил, что город находится в западной части штата, у границы с Огайо.
— Вы, должно быть, устали, — заметил я, — проделав сегодня такой долгий путь.
Но он был в городе с самого уик-энда и остановился в отеле. Случайно не в «Паддингтоне»? Это слишком роскошно, заверил он меня и назвал отель на Третьей авеню, который действительно располагался чуть ниже «Паддингтона» по рейтингу, но недалеко от него по расстоянию. Он приехал в город поговорить с устроителями «Сотбис» в робкой надежде уговорить их скопировать письма. И он надеялся встретиться с Антеей Ландау — либо посмотреть письма, либо взять у нее интервью, хотя в этой просьбе она ему регулярно отказывала. Ну и были еще кое-какие дела.
— Хорошо, — произнес он, вставая. — Я отнял у вас много времени. Если все-таки эти письма окажутся у вас…
— Я буду иметь вас в виду.
Ему, вероятно, хотелось услышать нечто более убедительное, но полагаю, он уже привык к разочарованиям. Он коротко кивнул и протянул руку через прилавок таким странным образом, что я на какой-то миг задумался, что с ней делать.
Я пожал ее, что, очевидно, он и имел в виду, и отпустил. Он убрал руку и удалился.
Едва за Эддингтоном закрылась дверь, зазвонил телефон. Это была Кэролайн. Она предложила купить ланч и принести его ко мне.
— Я помню, что сегодня твоя очередь, — сказала она, — но я знаю, что ты недавно открылся, поэтому решила сделать два захода подряд. Если, конечно, ты не позавтракал позже и не намерен пропустить ланч.
— Я вообще обошелся без завтрака, — сообщил я. — Только покормил Раффлса, потому что это была единственная возможность помешать ему путаться под ногами. Бедолага умирал с голоду. Я тоже, и до сих пор умираю, поэтому пропускать ланч не имею ни малейшего желания.
— Свинья, — сказала она.
— О какой свинье идет речь?
— О твоем коте, Берн. Он съел свой завтрак?
— До последней крошки.
— Он обошел тебя дважды. Я покормила его в четверть десятого, перед тем как сама открылась. А он тебе ни слова не сказал, да?
— Он сказал «мяу». Это считается?
— Аферист. Ну ладно, скоро увидимся. Что ты скажешь насчет сандвичей с пастрами [10] и парой бутылок крем-соды?
— Мяу, — сказал я.
— Очень любезно со стороны Марти, — говорила она. — Представляешь? Сначала ты воруешь у человека бейсбольные карточки, а потом он вызволяет тебя из тюрьмы.
— Я не воровал его карточки.
— Ну, а он думал, что воровал. Я хочу сказать, ваши отношения начинались не совсем гладко, зато теперь…
— Я встречаюсь с ним через пару часов, — сказал я. — У него в клубе.
— Наверное, вы давно не виделись?
— Относительно, — кивнул я и посмотрел на часы. — Примерно двадцать два часа.
— Где же?
— В «Паддингтоне». Не вечером, а днем. Когда я выходил из отеля, он как раз направлялся туда.
— Что он там делает?
— Этого он не сказал, потому что мы не разговаривали. Но думаю, совершал прелюбодеяние.
— Это что, такой отель, да, Берн?
— Отель, где совершают прелюбодеяния? А ты знаешь другие отели?
— В смысле — там полно проституток? Мне казалось, у него не такая репутация.
— Ты права, — согласился я, — но для прелюбодеяния не нужны проститутки. Для этого нужен лишь партнер, с которым не состоишь в браке.
— И у него такой был?
— Точнее, была, и она шла с ним под ручку. Я посмотрел на нее — и на нее стоило посмотреть. Но на меня, думаю, она не посмотрела либо не обратила внимания. Потому что она меня не узнала.
— Кто-то из твоих знакомых?
— Нет.
— О-о. А то мне подумалось…
— Что тебе подумалось?
— Что ты хотел сказать, будто это была Элис Котрелл.
— Нет.
— Значит, ты ее не знал. Но тогда с чего ты взял, что она тебя узнает?
— Не тогда, — пояснил я. — Позже.
— Позже?