— Если это вообще предумышленное убийство…
— Нет, я знаю, что ты ее не убивал. Но ты опередил нас на месте преступления, и что-то могло навести тебя на мысль. Пусть даже ты ничего такого и не заметил, ты вообще умеешь запудрить копам мозги и выйти сухим из воды. Только что ты арестован — а в следующую минуту уже объявляешь в комнате, полной народу, кто настоящий убийца.
— Очень хорошо, что в этой комнате не так много народу, — заметил я, — потому что в данный момент мне совершенно нечего сказать.
— Честно, Берн?
— Абсолютно. Понятия не имею.
— Но ты ведь можешь на что-нибудь наткнуться, — не унимался Рэй. — Так уже бывало не раз. Если наткнешься — знаешь, к кому с этим идти.
— Конечно, Рэй. Мы же партнеры.
— Вот именно, Берни. И обычно у нас вместе очень неплохо получалось. У меня есть предчувствие. Мне кажется, мы с честью выберемся из этой переделки. — Он приостановился у двери. — Кэролайн, было очень приятно. Ты почти не проронила ни слова.
— У меня не было возможности, Рэй.
— Может, в этом все дело. Ты куда меньше действуешь на нервы, когда не открываешь рта.
— Интересно, — хмыкнула Кэролайн, — а чем ты это чувствуешь?
— Ну вот видишь! Только открыла рот — и такая же стерва, как всегда. А пока молчишь, все в порядке. Кстати, ты как-то иначе выглядишь.
— А?
— Говорю, ты иначе выглядишь. Обычно ты похожа на собаку, которая вот-вот кого-нибудь цапнет.
— А сейчас я похожа на пуделя, вымытого и причесанного.
— Нет, скорее на пушистого кокер-спаниельчика, — ответил Рэй. — Ты выглядишь мягче и добрее. Что бы ты ни делала, — заверил он, открывая дверь, — продолжай в том же духе. Мой тебе совет.
— Что бы ты ни делала, — проворчала Кэролайн, — продолжай в том же духе. Совет Рэймонда Киршмана, основателя Школы Очарования.
— Ты же знаешь Рэя.
— Знаю, — кивнула она, — и не перестаю сожалеть об этом. Вот крыса.
— Из-за того, что он наговорил обо мне?
— Скорее уж обо мне. Он заметил, Берн. Он не понял, что он заметил, но тем не менее заметил.
— Что волосы у тебя длиннее, чем раньше?
— Волосы не главное. Одежда тоже. Посмотри на эту блузку.
— А что с ней?
— Ты бы такую надел?
— Ну, — призадумался я, — пожалуй, нет. Но я же мужчина, Кэролайн.
— А она слишком женственная, правильно?
— Ну да.
— Вот что происходит, Берн. Я становлюсь женственной. А взгляни на мои ногти.
— А с ногтями что случилось?
— Просто посмотри на них.
— Ну и?
— Они никак не изменились?
— Коротко подстрижены, — принялся рассуждать я. — Лака нет, по крайней мере, я не замечаю. Если ты только не пользуешься бесцветным лаком для укрепления ногтей.
Она отрицательно покачала головой.
— В таком случае, насколько я могу судить, они такие же, как были.
— Правильно.
— И в чем проблема?
— Проблема, — сказала она, — внутри.
— Под ногтями?
— Под кожей, Берн. Они такие же, как всегда, но впервые они выглядят не так, как надо. Для меня, разумеется. Они выглядят короткими.
— Они и есть короткие. Как всегда.
— До сей поры, — продолжала Кэролайн, — они мне не казались короткими. Они были нормальными. Теперь я смотрю на них — и они кажутся мне короткими. Непривлекательно короткими.
— О-о.
— Словно они должны быть длиннее.
— В самом деле?
— Как мои волосы.
— О-о.
— Ты понимаешь, что происходит, Берн?
— Кажется, да.
— Это Эрика, — сказала она. — Она превращает меня в куклу Барби. А что дальше, скажи, пожалуйста? Крашеные ногти на ногах? Проколотые уши? Берн, ты будешь спать с медвежонком, а я сама им стану. Крысы.
— Но ты все еще употребляешь сильные выражения.
— Это пока. Скоро услышишь, как я буду говорить «мышки». Берн, я думала, у тебя нет этих писем.
— Нет.
— Тогда как ты оставил отпечаток на конверте?
— Таким образом я узнал номер комнаты Ландау. Помнишь? Я сделал вид, что подобрал с полу конверт, на котором значилось ее имя…
— И портье положил его в ее ящик. Ты, случайно, выбрал не лиловый конверт?
— Мне нужно было что-нибудь заметное. Я знал, что Фэйрберн всегда пользуется лиловыми конвертами, ну и…
— А что было в конверте?
— Просто лист чистой бумаги.
— Лиловой бумаги?
— А какой же еще?
— Ты что, хотел, чтобы у нее случился сердечный приступ? Она получает письмо, думает, что от него, и достает пустой лист. Я бы на ее месте решила, что это смертельная угроза от немногословного человека.
— На самом деле я полагал, что она не успеет получить конверт прежде, чем я доберусь до тех писем, а потом она решит, что это прощальная шутка Фэйрберна.
— Ты так полагал, да?
— Ну примерно.
— И это после перье, да?
— Кэролайн…
— То есть ты действительно не знаешь, где они?
— Понятия не имею.
— А ты не разговаривал с женщиной, которая заварила эту кашу?
— С Элис Котрелл? — Я потянулся к телефону. — Я звонил ей, но никто не отвечал. И сейчас не отвечают.
— Меня удивляет, что она сама на тебя не вышла.
— Меня, кстати, тоже. Ладно, попробую дозвониться попозже.
— А твое сотрудничество с Рэем…
— Мы договорились пятьдесят на пятьдесят, — напомнил я. — Все точно, как в аптеке. Но пока продавать нам нечего, и на этот момент лучшее предложение сделал мне человек, который готов возместить расходы на изготовление ксерокопий. Так что пока делить нечего. Если только…
— Если что?
— Если я не ошибаюсь. Ну ладно, там видно будет. Сейчас я хочу выяснить, чего хочет Марти.
Я думал об этом и после того, как она ушла к своим собакам, но меня то и дело отвлекал поток посетителей. Сначала на пороге возникла Мэри Мэйсон, которая, могу поклясться, покупает у меня книги, только чтобы иметь повод пообщаться с моим котом. Она, как обычно, закудахтала над ним, а он, как обычно, воспринял это как должное. Потом он вспрыгнул на высокую полку и свернулся в клубок рядом с томом писем Томаса Лава Пикока, который, боюсь, останется моим столько, сколько и сам магазин. Я продал мисс Мэйсон два или три читанных детектива — симпатичные, вы будете приятно удивлены! — и пока оформлял покупку, появился мужчина на костылях, желающий узнать, как пройти к церкви Троицы.