— То есть ты поверил им обоим. Кто-то взял рубины, но это не он.
— Вот именно. И тут я опять вспомнил о тебе и собрался позвонить. Но вчера вечером я зачем-то позвонил Айзис, а она рассказала мне о происшествии в «Паддингтоне». О том, как столкнулась с подозрительным незнакомцем, который оказался вором и убийцей.
— Вором возможно, но…
— Мне можешь не рассказывать, Берни. Я знаю, что к убийству ты отношения не имеешь.
— Похоже, все знают, что я не способен на убийство, — возразил я, — и тем не менее меня опять задержали как подозреваемого. Ты оказал мне большую услугу, вытащив меня из каталажки. Я перед тобой в долгу.
— Очень сожалею, что тебе пришлось провести ночь в камере. Но если хочешь вернуть мне долг…
— То?..
— Рубины.
— Ах, рубины! — воскликнул я. — А ты определился, кому собираешься их вернуть? Старому приятелю или новой подружке?
— Хороший вопрос, — согласился он. — И лишь один из многих. Как ты узнал о рубинах? Простая случайность? Или Джон в самом деле нанял частного сыщика?
— Знать не знаю никаких частных сыщиков. И в жизни не слышал про Джона Консидайна, боюсь, что пропустил и новую постановку пьесы Молнара, потому что и про актрису Айзис Готье тоже слыхом не слыхивал. В «Паддингтон» я пришел не за рубинами. Я ходил туда за письмами Гулливера Фэйрберна.
— А женщина, которую убили…
— Была его литературным агентом, у нее были его письма, и я хотел их найти. Но кто-то другой нашел их раньше и убил ее. После я ничего не помню — только как на меня надевают наручники и зачитывают права.
— Ты не знал о рубинах.
— Нет.
Он посмотрел на меня, отвел взгляд, потом взглянул на свои руки.
— Пожалуй, я еще выпью, — сказал Марти и подозвал официанта. — Ты перешел на перье?
— Нет, ржаное виски меня устраивает.
— Ты вроде говорил, что хочешь сохранить свежую голову.
— Уже поздно, к тому же я склоняюсь к мысли, что свежую голову явно переоценивают. Вчера вечером у меня была свежая голова, и что получилось?
Принесли заказ, и некоторое время нам было чем заняться. Затем Марти произнес:
— Мне это не по душе, но выбора нет. Ты сказал, что ничего не знал о рубинах, и меньше всего мне хочется называть тебя лжецом, но…
— Но именно им ты меня и считаешь?
— Берни, откуда ты узнал, что речь идет о рубинах?
— Ты сам мне сказал.
— Нет.
— Ну как же нет, Марти? Бирманские рубины весом двадцать два карата в золотой оправе. Помнишь?
— Сначала я упомянул колье, — покачал он головой, — в котором она выходила на сцену, и сказал, что Джон предложил ей взамен другое. «Рубиновое колье» — сказал ты, и только тогда я описал и колье, и серьги. Откуда ты знал, что речь о рубинах?
— Я мог бы сказать тебе о многочисленных психических явлениях, в которых мы плохо разбираемся.
— Не сомневаюсь.
— Но не стану. — Я выдержал паузу и сделал добрый глоток ржаного, надеясь, что оно лучше, чем Мильтон и пиво, помогут мне изображать невинность. — Я лгал, и все же я говорил правду.
— Как это?
— Я в жизни не слышал ни о Консидайне, ни об Айзис, ни о рубинах. Я пришел за письмами, а наткнулся на труп. Мне хотелось одного — поскорее оттуда убраться.
— И?
— Я избрал наикратчайший путь через другую комнату, и догадайся, что я нашел в ящике с нижним бельем?
— Быть того не может.
— Еще как может. Я не искал рубины — во всяком случае, специально. Честно сказать, я бы предпочел наличные, но нашел рубины, и на мой неискушенный взгляд довольно симпатичные. Вот я их и взял.
— Потому что это твой стиль?
— В общем-то да. Но она искала рубины утром и не нашла — так она тебе сказала?
— Да.
— В это время меня вообще не было в отеле. Я зарегистрировался там буквально за несколько минут до того, как встретил тебя. Так что она, видно, все это выдумала, если только не искала их в другом ящике и искренне решила, что они исчезли.
— Не знаю, — произнес он после паузы. — По-моему, это слегка притянуто за уши. Думаешь, она бы не перерыла все ящики?
— Не исключено, хотя…
— Она могла солгать, — решил Марти, — хотя трудно понять зачем. Но такая мысль приходила мне в голову.
— Ты еще говорил, что рубины могли быть спрятаны в башмаке паддингтонского мишки.
— Мишки? Ах да, правда говорил.
— Я не заметил в ее комнате мишки. На комоде его точно не было.
— Она держала его на кровати. А потом пересадила в креслице.
— Я видел кровать, но если там и был мишка, я его не заметил. Впрочем, на креслице его тоже не было. Кстати сказать, — тут я нахмурился, — и креслица я что-то не припомню. Разве только большое мягкое кресло «Моррис».
— А я что-то такого не припомню, хотя мебель я особо не разглядывал. Вот маленькое кресло я запомнил, потому что она пересадила на него мишку, но описать его сейчас не возьмусь. Единственным ярким пятном, которое я запомнил, была та кошмарная картина.
— Ты это о чем?
— Элвис на черном бархате. Боюсь, я не сумел сдержать эмоций. Она сказала, что это искусство черных и мне его не понять. Думаю, она пошутила, но…
— Элвис на черном бархате.
— Ты тоже обратил внимание? Такие встречаются в лавках, где продают картины с собаками, играющими в покер. Меня всегда занимало, кто их покупает, и теперь я знаю.
— Не понимаю, как я мог ее пропустить. Конечно, я торопился, но такое невнимание к тому, что меня окружает, для меня вовсе не характерно. А для вора это просто недопустимо. Но ведь я наткнулся на труп и смывался с места преступления, когда копы ломились в дверь, может, это меня и отвлекло. Видимо, я так обрадовался, обнаружив пожарную лестницу, что все остальное вылетело у меня из головы.
— Но все же не настолько, чтобы не прихватить украшения.
— Вот послушай, — перебил я Марти. — До меня сейчас кое-что дошло. Я столкнулся с Айзис в коридоре напротив номера Антеи Ландау.
— И что?
— Какого черта она там делала?
— Ты же сказал, что ждала лифта.
— Это она так сказала, и в какой-то момент он действительно пришел, и она уехала на нем, хотя и не очень быстро. Но забудь про лифт. Что она делала на шестом этаже?
— То есть?
— Я мог не запомнить Элвиса на черном бархате, — сказал я, — но я помню пожарную лестницу. Я вылез из окна спальни Ландау и спускался по шатким железным ступенькам, пока не нашел номер, в котором никого не было. Это случилось на третьем этаже, там, где жила Айзис, и…