— Наверное, стоит придерживаться скотча, — заметил я, — хотя сам я пока не выпил ни капли. А что пьете вы?
— Ржаное, — ответил он.
— Вот как?
— Вы предложили мне попробовать его вчера вечером, а сегодня я заказал его машинально.
— И сегодня оно вам так же нравится?
— К нему привыкаешь.
— Думаете, он может стать вашим любимым напитком?
— Вполне возможно.
Я заказал ржаное нам обоим и, когда его принесли, поднял бокал.
— За книги, которые меняют жизнь, — произнес я, — причем в любую сторону. А почему глиняная фабрика, Генри?
— Не понял?
— С чего все началось? В районе Перу, штат Индиана, большие залежи глины?
— Были, — ответил он. — С этого все началось, но постепенно запасы глины истощились.
— Представляю ваше разочарование.
— Мы стали покупать сырую глину на юге и перевозили в Перу, где перерабатывали ее и упаковывали.
— И рассылали по всей Америке.
— По всему миру — всюду, где живут детишки и есть ковры, в которые ее можно втаптывать.
Я переключился на спиртное. Некоторое время мы молчали. Кто-то бросил четвертак в музыкальный автомат. Зазвучал голос Пэтси Клайн. Не «Завяла любовь», но все равно кошмар. Мы оба не проронили ни слова, пока она не умолкла. Затем я произнес:
— Коул Портер родился в Перу, штат Индиана.
— Совершенно верно.
— И там нет глины.
— Сейчас нет. Запасы…
— Истощились, потому что их там вообще никогда не было. Значительные запасы аллювиальной глины находятся к востоку от Перу, поблизости от города, который называется Хантингтон.
— Для человека, который никогда не занимался этим делом, — заметил он после некоторого размышления, — вы много знаете о глине.
— Я заходил в книжный. Не в свой, а в «Барнс и Нобл» на Астор-плейс. Хотел заглянуть в путеводитель для автотуристов, — те, что есть у меня, могут предостеречь разве что насчет рыбки-зубочистки.
— Что делает рыбка-зубочистка?
— Внедряется в рыбку-оливку, а потом обе оказываются в рыбке-мартини. Забудьте о рыбке-зубочистке, ладно?
— Ладно.
— В Хантингтоне есть глиняная фабрика, — сказал я, — и, если верить путеводителю, там даже проводятся бесплатные экскурсии. Кто угодно может запросто прийти к ним, и ему покажут всю фабрику.
— Вполне возможно, что в Хантингтоне тоже есть глиняная фабрика, — согласился он. — Почему бы и нет? Между Перу и Хантингтоном меньше пятидесяти миль.
— По карте выходит больше.
— Нет. Оба стоят на реке Уобаш. Запасы глины могут быть рядом с каждым городом.
— Могут.
— Почему основать глиняную фабрику в Перу сложнее, чем в Хантингтоне?
— Может, и не сложнее, — ответил я, — просто ее там нет. Это родной город Коула Портера, там есть музей цирка, есть памятник локомотиву, посвященный истории городской железной дороги. Но глиняной фабрики там нет.
— Может, и нет, — согласился он. — Но могла бы быть.
— Вы бывали в Перу, Генри?
— Славный городок, — кивнул он. — И памятник локомотиву впечатляет.
— А в Хантингтоне?
— Тоже ничего. Я осматривал там глиняную фабрику.
— Я так и думал. Ее что, купила крупная корпорация?
— Боже мой, надеюсь, что нет.
— То есть все это вы придумали.
— Естественно.
— И перенесли фабрику из Хантингтона в Перу…
— Так лучше звучит. Хантингтон — невыразительное название для города. А в Перу что-то есть.
— Что-то есть, — согласился я.
— Перу — это страна. Инки, Анды, Мачу-Пикчу. Все так экзотично, а если еще прибавить Индиану… Перу, Индиана. Плюс тот факт, что это действительно родина Коула Портера, об этом не все знают, но тем не менее это придает дополнительный оттенок. Если хочешь иметь глиняную фабрику, почему бы не перенести ее на сорок-пятьдесят миль вниз по Уобаш, в Перу?
— Потому что это лучше звучит.
— Ну да.
— Полагаю, вашу жизнь «Ничей ребенок» изменил больше, чем чью-нибудь еще.
— Наверное.
— Гулливер Фэйрберн, — сказал я.
— Нелепое имя.
— Но необычное. Оригинальнее, чем Генри Уолден. Рэй назвал вас Генри Голденом, но он часто путает фамилии.
— Нередкое явление.
— А вот любопытно, думали ли вы об этом, когда выбирали имя? История с глиняной фабрикой подсознательно могла подтолкнуть вас выбрать имя Генри. Впрочем, с тем же успехом можно найти и другой путь.
— Да путей сколько угодно.
— Генри Уолден. Генри — как Генри Дэвид Topo. А это выводит нас прямо к Уолденскому пруду. [16]
— Где, насколько мне известно, никогда не было запасов аллювиальной глины. — Он поднял бокал и стал его разглядывать. — Чертовы литературоведы только этим и занимаются. Разбирают каждое твое предложение и ищут в нем скрытые смыслы. Если бы они сами писали, быстро бы сообразили, что все это — полная ерунда. В произведение очень трудно вложить хоть какой-то смысл, я уж не говорю о скрытом. Но как вы до этого додумались? Дело ведь не в фабрике.
Я покачал головой:
— Вы показались мне знакомым.
— Знакомым?
— Да, смутно, и я об этом не слишком задумывался. Но другим вы тоже кажетесь знакомым. Одна особа даже решила, что узнала вас, и поздоровалась.
— Та потрясающая чернокожая девушка.
— Айзис Готье. Вы стояли, подняв руку к подбородку, и она с вами поздоровалась, но вы опустили руку, повернулись, и она извинилась за ошибку. Потому что, едва увидев вашу бородку, она поняла, что вы совсем не тот, о ком она подумала.
— Это и навело вас на размышления?
— Не совсем. Но почти так же повел себя и Рэй. Он решил, что узнал вас, а потом передумал. И вот тут-то я задумался, почему вы кажетесь мне знакомым: все дело в том, что я впервые столкнулся с вами, когда вошел в вестибюль отеля «Паддингтон». Вы сидели и читали журнал «Джентльмен». Это были вы, только без берета и бородки. На вас были черные очки, верно? И мне показалось, что волос у вас на голове было побольше.
— Генри Уолден, — произнес он. — Мастер маскировки.