Я приблизился к нему, намеренно вдыхая ноздрями его аромат, намеренно впуская в себя запах его крови, пробуждая в себе желание, которому было все равно, кто он такой, кто я такой – острый голод, стремящийся только к его смерти. Жажда изогнулась и хлестнула меня изнутри, как огромный хлыст.
Он отступил на шаг. Я увидел в его глазах страх.
– Нет, не пугайся. Думаешь, я причиню тебе зло? Если бы не ты, как бы я победил этого дурака, Похитителя Тел?
Его лицо застыло, глаза сузились, рот растянулся, как в гримасе. Как он жутко выглядит, совсем на себя не похож. Бога ради, что происходит у него в голове? Все неправильно – эти минуты, это решение. Ни радости, ни интимности. Все не так.
– Откройся мне! – прошептал я.
Он покачал головой, сверкнул глазами и снова прищурился.
– Разве этого не случится, когда польется кровь? – Какой ломкий голос! – Дай мне какой-нибудь образ, Лестат, чтобы думать о нем. Чтобы заслониться им от страха.
Я смутился. Я был не уверен, что понял, о чем он говорит.
– Может быть, думать о тебе, о том, как ты прекрасен, – ласково сказал он, – о том, что мы будем вместе, спутниками навеки? Это поможет?
– Думай об Индии, – прошептал я. – О лесах, о секвойях, о том времени, когда ты был так счастлив…
Я не закончил, я хотел добавить – нет, не то, но не понимал, зачем. И взметнувшийся во мне голод смешался с обжигающим одиночеством, я снова увидел Гретхен и выражение неподдельного ужаса на ее лице. Я подвинулся поближе: «Дэвид, Дэвид, наконец-то… Давай! И покончим с разговорами. При чем здесь образы? Давай! Да что с тобой, чего ты боишься?»
И на этот раз я крепко схватил его обеими руками.
Его опять охватил спазм страха, но он не сопротивлялся, и я позволил себе на мгновение посмаковать эту буйную физическую близость, его высокое царственное тело в моих руках. Я провел губами по его темным седым волосам, вдыхая знакомый аромат, обвил пальцами его голову. И прежде чем я решился на это, мои зубы разорвали его кожу, мне на язык брызнула горячая соленая кровь, наполнившая весь рот.
Дэвид, Дэвид, наконец-то.
Начался поток образов – дремучие леса Индии, мимо с грохотом проносятся огромные серые слоны, неуклюже задирая ноги, кивая здоровыми головами, крошечные уши хлопают, как опавшие листья. Луч солнца рассекает лес. А где же тигр? О Господи, Лестат, тигр – это ты! Ты во всем виноват! Поэтому ты и не хотел, чтобы он о нем думал! И передо мной мелькнул Дэвид, Дэвид много лет назад в расцвете юности, он улыбался, и вдруг на долю секунды на эту картину наложилась – или выскочила из нее, как распустившийся цветок – другая фигура, другой мужчина. Худое, истощенное создание с седыми волосами и коварными глазами. Она переросла в фальшивый, безжизненный образ Дэвида, но я понял, что это Джеймс!
Человек, которого я держал в руках, был Джеймсом!
Я отшвырнул его, подняв руку, чтобы стереть с губ пролившуюся кровь.
– Джеймс! – взревел я.
Он упал, ударившись о кровать – глаза его затуманились, кровь текла на воротник, – и выбросил вперед руку.
– А теперь помедленнее! – выкрикнул он со знакомой интонацией, тяжело дыша; на его лице блестел пот.
– Будь ты проклят, отправляйся в ад! – ревел я, уставившись в безумно сверкающие глаза на лице Дэвида.
Я ринулся на него и услышал внезапный взрыв отчаянного безумного хохота и поток неразборчивой, поспешной речи.
– Дурак! Это тело Тальбота! Ты же не станешь трогать тело Тал…
Но было уже слишком поздно. Я пытался остановиться, но моя рука сомкнулась на его горле, я уже швырнул его тело об стену.
В ужасе я увидел, как он грохнулся о штукатурку. Увидел, как из его затылка хлынула кровь, услышал противный хруст пробитой стены и потянулся, чтобы схватить его; он упал прямо мне на руки. Он уставился на меня широкими бычьими глазами и отчаянно шевелил ртом, чтобы выдавить из себя слова.
– Смотри, что ты наделал, дурак, идиот. Смотри, что… Смотри, что…
– Оставайся в теле, подонок! – отвечал я, стиснув зубы. – Не давай ему умереть!
Он хватал ртом воздух. Из носа потекла тонкая струйка крови. Глаза закатились. Я поддерживал его в вертикальном положении, но ноги болтались, как у парализованного.
– Ты… дурак… позови маму, позови… Мама, мама, ты нужна Раглану… Не зови Сару, не говори Саре. Позови маму… – И тут он потерял сознание, голова свесилась вперед, я удержал его и уложил на кровать.
Я был в отчаянии. Что мне делать? Смогу ли я залечить рану своей кровью? Нет, рана внутренняя, задета голова, задет мозг. О Господи! Мозг. Мозг Дэвида.
Я схватил телефон, заикаясь, пробормотал номер комнаты, сказал, что произошел несчастный случай. Человек серьезно ранен. Он упал. У него случился удар! Необходимо немедленно вызвать скорую.
Я повесил трубку и вернулся к нему. Лицо Дэвида, тело Дэвида – на постели, в беспомощном состоянии! У него дрожали ресницы, левая рука разжалась, затем сжалась и опять разжалась.
– Мама, – прошептал он. – Приведи маму. Скажи, она нужна Раглану… Мама.
– Сейчас она придет, – сказал я, – дождись ее! – Я мягко повернул его голову набок. Но какая разница, по правде говоря? Пусть вылетает отсюда, если может. Этому телу уже не оправиться. Оно больше не сможет стать подходящим организмом для Дэвида.
Черт побери, а где же Дэвид?
По всему покрывалу растекалась кровь. Я прокусил себе запястье и уронил несколько капель на ранки на шее. Может быть, пара капель на губах чем-то поможет? Но что же мне делать с мозгом? О Господи, как я только мог.
– Глупо, – прошептал он, – как же глупо. Мама!
Левая ладонь принялась хлопать по постели из стороны в сторону. Потом я увидел, что всю руку сводит судорогой, а левая сторона рта без конца дергается вверх; глаза уставились в потолок, зрачки перестали двигаться. А кровь все хлестала из носа в открытый рот, заливая белые зубы.
– Ох, Дэвид, я не хотел, – прошептал я. – О Господи Боже, он умирает!
Кажется, он еще раз повторил слово «мама».
Но я уже слышал вой сирен, приближающихся к Оушн-драйв. В дверь стучали. Когда она распахнулась, я скользнул в сторону, а потом, невидимый, метнулся прочь из комнаты. По лестнице бежали другие смертные. Меня они замечали не больше, чем быструю тень. Я один раз остановился в вестибюле и, как в тумане, проследил за суетящимися клерками. Жуткие вопли сирен становились громче. Я повернулся, чуть не споткнулся в дверях и вышел на улицу.