Я помню, как мы катались по удивительной красоты полям сахарного тростника. Он сказал, что эту дорогу построили для карет и лошадей. А я думал, что эти поля, возможно, выглядят так, как выглядели двести лет назад. Лестат мне расскажет. Лестат, должно быть, знает. И потом мой взгляд опять падал на эти ладони. Я двигал ногой, напрягал руки, делал небольшой жест и чувствовал абсолютное здоровье и энергию этого тела. И опять впадал в состояние недоумения, совершенно забыв о том, что бедняга рассказывает мне о достопримечательностях.
В конце концов мы приехали в ботанический сад. Вежливый чернокожий водитель поставил машину на стоянку и пригласил меня зайти. Не все ли мне было равно? Я купил билет на те деньги, что ты любезно оставил в карманах для Похитителя Тел, а потом вошел в сад и очутился в таком красивом месте, равных которому я еще не видел в этом мире.
Лестат, это было как в очень правдоподобном сне!
Мне непременно нужно отвезти тебя в это место, ты обязательно должен на него взглянуть – ты же так любишь острова! Фактически я ни о чем не мог думать… кроме тебя.
Я должен кое-что объяснить. Ни разу с того момента, когда ты впервые пришел ко мне, ни единого раза я не мог смотреть в твои глаза, слышать твой голос или даже думать о тебе, не испытывая боли. Боли, связанной со смертностью, с осознанием своего возраста и пределов, с пониманием, что некоторых вещей больше не будет никогда. Понимаешь, о чем я говорю?
– Да. А, бродя по ботаническому саду, ты думал обо мне. И боль прошла.
– Да, – прошептал он. – Боль прошла.
Я ждал. Он сидел молча, еще раз отпив виски большим жадным глотком, а затем оттолкнув бокал. Элегантность его духа всецело контролировала высокое мускулистое тело, ему передались его отточенные движения; и снова послышались сдержанные, размеренные интонации его голоса.
– Мы должны туда съездить, – сказал он. – Должны постоять на том холме над морем. Помнишь, с каким звуком шевелились на ветру кокосовые пальмы на Гренаде, с каким щелканьем? Такой музыки, как в том саду на Барбадосе, нигде больше не услышишь; а цветы, безумные дикие цветы! Вот твой Сад Зла, но какой он ручной, мягкий, безопасный! Я видел гигантскую пальму путешественников – такое впечатление, что растущие из ствола ветви заплетены в косы! А клешня омара, чудовищная восковая штука; а рыжие лилии, нет, ты должен это увидеть. Они останутся прекрасными даже при лунном свете, с твоими-то глазами.
Думаю, я мог бы остаться там навсегда. Но полный туристов автобус оторвал меня от раздумий. И представляешь, они были с нашего парохода. Народ с «Королевы Елизаветы II». – Он весело засмеялся, от чего черты его лица стали еще изящнее. – О, я быстро убрался оттуда, очень быстро.
Я вышел, нашел моего водителя и дал ему увезти меня на западный берег острова, к шикарным отелям. Там отдыхает множество британцев. Роскошь, уединение, поля для гольфа. И там я отметил примечательное местечко – один курорт прямо на воде; только об этом я и мечтал, когда мне хотелось уехать из Лондона и пересечь мир в поисках теплого и красивого уголка.
Я попросил подвезти меня к нему по аллее, чтобы я мог осмотреться. Оказалось, что это несимметричный оштукатуренный розовый дом, с очаровательной крытой столовой и открытой верандой вдоль всего пляжа. Прогуливаясь там, я обдумывал все, что произошло – по крайней мере пытался, – и решил пока что остановиться в этом отеле.
Я расплатился с водителем и снял красивую небольшую комнату с видом на пляж. Чтобы добраться до нее, меня провели по саду, а потом впустили в небольшое здание, и я оказался внутри; распахнутые двери выходили на крытое крыльцо, от которого прямо на песок вела маленькая тропинка. Теперь ничто не отделяло меня от Карибского моря, за исключением кокосовых пальм и нескольких огромных кустов гибискуса, покрытых неземными красными бутонами.
Лестат, я начал задумываться, не умер ли я; может быть, это мираж, явившийся мне перед тем, как упадет занавес?
Я кивнул в знак понимания.
– Я опустился на кровать, и знаешь, что произошло? Я заснул. Я лег на нее в этом теле и заснул.
– Ничего удивительного, – сказал я с легкой улыбкой.
– Ну, я-то удивился. Но как бы тебе понравилась моя комната! Она напоминает безмолвную раковину, обращенную к пассатам. Проснувшись в середине дня, я первым делом увидел воду.
Затем я испытал потрясение, осознав, что до сих пор нахожусь в этом теле! Я понял, что все время боялся, что Джеймс найдет меня и вытолкнет, и в результате я стану бродить по миру, невидимый, не в состоянии найти физическое пристанище. Я был уверен, что кончится чем-нибудь в этом роде. Мне даже пришло в голову, что я могу просто оторваться от тела сам.
Но ничего не произошло, а твои уродливые часы показывали, что уже больше трех. Я сразу позвонил в Лондон. Конечно, когда Джеймс позвонил, они поверили, будто он – Дэвид Тальбот, и только терпеливо выслушав их, я сумел по кусочкам собрать головоломку воедино. Наши юристы немедленно выехали в штаб-квартиру «Канарда» и все уладили, а теперь он направлялся в Соединенные Штаты. В Обители решили, что я звоню из отеля «Сентрал-Парк» в Майами-Бич, чтобы сообщить о благополучном прибытии и о том, что я получил срочный денежный перевод.
– Можно было догадаться, что об этом он не забудет.
– О да, и какая сумма! И они выслали ее без промедления, так как Дэвид Тальбот до сих пор остается Верховным главой ордена. Все это я, как и было сказано, терпеливо выслушал, а потом попросил к телефону моего доверенного ассистента, которому подробно объяснил, что произошло на самом деле. Человек, в точности похожий на меня внешне, умеющий мастерски подражать моему голосу, выдает себя за меня. Это чудовище носит имя Раглан Джеймс, но, когда он позвонит снова – если позвонит, – ему нельзя давать понять, что его раскусили; напротив, нужно притвориться, что все будет сделано, как он скажет.
Полагаю, во всем мире не найдется другой организации, где подобная история, пусть даже рассказанная Верховным главой, была бы принята за чистую монету. Мне и самому пришлось потрудиться, чтобы их убедить. Но на деле это оказалось намного проще, чем можно было ожидать. Существует масса мелочей, известных только мне и моему ассистенту. Идентификация не составила большой проблемы. И конечно, я не сказал ему, что уютно и прочно укоренился в теле двадцатишестилетнего мужчины.