– Я сказал правду. Не знаю. Могу назвать много причин, но я не знаю; я сделал это, потому что хотел, хотел. Потому что я хотел узнать, что из этого выйдет, хотел… но не мог. Я понял это, вернувшись в Новый Орлеан. Я столько ждал, но не мог. А теперь сделал.
– Жалкий, лживый ублюдок. Ты сделал это из жестокости и злобы! Потому что твой эксперимент с Похитителем Тел пошел наперекосяк! Но он совершил со мной чудо – принес мне молодость, переродил меня, а ты пришел в бешенство – еще бы, я столько выиграл, когда ты так пострадал.
– Может, ты и прав!
– Прав. Признайся. Признайся, как это мелочно. Признайся, что ты злобствовал, что ты не мог дать мне ускользнуть в будущее в теле, выдержать которое у тебя не хватило мужества!
– Возможно.
Он подошел и, твердо, настойчиво схватив меня за руку, попытался поставить на ноги. Ничего, конечно, не вышло. Он не смог сдвинуть меня с места ни на дюйм.
– Ты еще недостаточно силен, чтобы играть в эти игры, – сказал я. – Если не прекратишь, я тебя ударю, и ты перевернешься на спину. Тебе не понравится. Слишком уж много в тебе собственного достоинства. Так что кончай с дешевым смертным мордобоем, пожалуйста. – Он повернулся ко мне спиной, скрестил руки и наклонил голову.
Я слышал доносившиеся от него тихие звуки отчаяния и почти что переживал вместе с ним. Он начал удаляться, и я опять уткнулся лицом в руку. Но тут услышал, что он вернулся.
– Зачем? Я хочу хоть что-нибудь услышать. Какое-нибудь признание.
– Нет, – сказал я.
Он протянул руку и вцепился мне в волосы, намотал их на пальцы и дернул мою голову вверх так, что меня пронзила боль.
– Ты слишком далеко заходишь, Дэвид – зарычал я, высвобождаясь. – Еще одна такая штучка, и я скину тебя со скалы.
Но увидев его лицо, его мучения, я угомонился.
Он опустился на колени передо мной, и мы оказались лицом к лицу.
– Зачем, Лестат? – спросил он измученным, грустным голосом, и у меня заныло сердце.
Охваченный стыдом и горем, я снова прижался закрытыми глазами к правой руке, а левой накрыл голову. И ничто, никакие мольбы, проклятья и крики, даже его тихий уход, не смогли заставить меня поднять голову.
Задолго до наступления утра я отправился его искать. Комната была убрана, его чемодан лежал на кровати. Компьютер закрыт, на гладком пластиковом футляре лежал «Фауст».
Но его здесь не было. Я обыскал весь отель, но так его и не нашел. Я обыскал сады, потом леса, сначала в одном направлении, затем – в другом, но безуспешно.
Наконец я нашел высоко в горах небольшую пещеру, зарылся поглубже и заснул.
Что толку описывать мое горе? Или тупую темную боль? Что толку говорить, что я в полной мере осознал свою несправедливость, бесчестность, жестокость? Я понимал важность содеянного.
Я познал до конца и себя, и свое зло и теперь не ждал от мира ничего, кроме точно такого же зла.
Как только солнце опустилось в море, я проснулся. С высокого обрыва я посмотрел на сумерки, потом спустился и отправился на охоту в город. Довольно скоро привычный вор попытался задержать меня и обокрасть, я отнес его в переулок и иссушил – медленно, с наслаждением, в нескольких шагах от гулявших рядом туристов. Тело я спрятал в глубине переулка и пошел своей дорогой. А где она, моя дорога?
Я вернулся в отель. Вещи лежали на месте, но его не было. Я еще раз отправился на поиски, борясь со страхом, что он уже с собой разделался, и потом осознал, что для такой простой вещи он слишком силен. Даже если он остался лежать на яростном солнце, в чем я сильно сомневался, оно не уничтожило бы его полностью.
Но меня терзали всевозможные страхи: возможно, он до того обожжен и искалечен, что не может самостоятельно двигаться. Его нашли смертные. Или же пришли другие вампиры и похитили его. Или же он сейчас придет и снова осыплет меня проклятьями. Этого я тоже боялся.
В конце концов я вернулся в Бриджтаун, не в силах покинуть остров, не зная, что с ним стало. До рассвета оставался час, а я все еще искал его. На следующую ночь я его тоже не нашел. Как и еще через одну ночь.
В результате, измученный и умом, и душой, сказав себе, что не заслуживаю ничего, кроме горя, я отправился домой.
В Новый Орлеан наконец-то проникло весеннее тепло, и город под чистым фиолетовым вечерним небом так и кишел туристами. Сначала я пошел в свой старый дом, чтобы избавить старушку от забот о Моджо, однако она отнюдь не рада была с ним расстаться, вот только он явно очень по мне скучал. И мы с ним прошествовали на Рю-Рояль.
Не успев подняться по ступенькам черного хода, я понял, что в квартире кто-то есть. Я на секунду остановился, выглянув в отреставрированный дворик с оттертыми плитами и романтичным фонтанчиком с херувимами, изливавшими в резервуар потоки прозрачной воды из огромных раковин в виде рогов изобилия.
У старой кирпичной стены высадили клумбу темных нежных цветов, в углу себя прекрасно чувствовали банановые деревья, чьи длинные, похожие на ножи листья грациозно кивали в такт ветру. Что невыразимо обрадовало мою злобную эгоистичную сущность.
Я вошел в дом. Заднюю гостиную уже закончили и обставили отобранными мной прекрасными старинными стульями, а на пол положили толстый бледный персидский ковер блекло-красного цвета.
Я всмотрелся в длинный холл, в свежие обои с белыми и золотыми полосками, в растянувшийся на ярды темный ковер, и увидел, что в дверях передней гостиной стоит Луи.
– Не спрашивай, где я был и что делал, – сказал я. Я подошел к нему, оттолкнул его в сторону и прошел в комнату. Она превзошла все мои ожидания. Между окнами стояла точная копия его старого письменного стола, золотой дамастовый диван с горбатой спинкой и овальный столик, инкрустированный красным деревом. А у дальней стены – спинет.
– Я знаю, где ты был, – ответил он, – и знаю, что ты сделал.
– Да? И что дальше? Уничижительная бесконечная лекция? Давай быстрее. Чтобы я уже мог пойти спать.
Я повернулся к нему лицом, чтобы проверить, какое впечатление на него произвел этот резкий отпор и произвел ли вообще, а там, рядом с ним, сложив руки на груди, прислонившись к дверному косяку, стоял Дэвид, одетый в великолепный черный бархат.
Оба они смотрели на меня с бледными, ничего не выражающими лицами. Дэвид был выше и темнее, но они производили удивительно похожее впечатление. Лишь постепенно до меня дошло, что Луи по этому случаю приоделся, причем на этот раз выбрал одежду, которая не выглядела так, как будто ее достали из сундука на чердаке. Первым заговорил Дэвид.