Опять-таки, думаю, он был бы не прочь, если бы я как-то помог ему все это исправить. Он на удивление часто приходит в мою теплую, ярко освещенную квартиру и часами сидит перед гигантским телевизором. Иногда он приносит фильмы с собой – на дисках или кассетах. Снова и снова он пересматривает фильм «Среди волков». Нравится ему «Красавица и чудовище» Жана Кокто. Потом еще «Мертвецы», картина Джона Хьюстона на сюжет Джеймса Джойса. Пожалуйста, обратите внимание, что фильм этот не имеет ровным счетом никакого отношения к нашему роду – в нем рассказывается о довольно заурядной компании смертных, собравшихся на праздничный рождественский ужин; действие происходит в Ирландии начала века. Многие другие фильмы тоже приводят его в восторг. Но он обходится без моего приглашения и никогда не задерживается надолго. Он часто осуждает «отъявленный материализм», в котором я «погряз», и, повернувшись спиной к моим бархатным подушкам, толстому ковру и шикарной мраморной ванной, удаляется в свою заброшенную, заросшую лачугу.
Сегодня вечером он сидит там во всем своем пыльном великолепии, с размазанным по щеке чернильным пятном, склонившись над громоздким томом биографии Диккенса, недавно написанной одним английским романистом, и изредка медленно переворачивает страницы – читает он не быстрее, чем большинство смертных. Из всех, кто выжил, он больше всего похож на человека. И остается таким сознательно.
Много раз предлагал я ему свою более могущественную кровь. Он всегда отказывался. Солнце пустыни Гоби сожгло бы его дотла. Все его чувства были обострены и вполне соответствовали его вампирской сущности, но до Детей Тысячелетий ему было еще очень далеко. Он так и не научился хорошо читать чужие мысли. Если он и вводит смертного в транс, то исключительно по ошибке.
Конечно, я не могу читать его мысли, потому что я его создал, а мысли вампира и его создателя – никто не знает почему – всегда закрыты друг для друга. Подозреваю, что нам известно весьма немало о чувствах и страстях друг друга, однако образы чрезмерно сильны и потому не поддаются четкому определению. Но это лишь теория. Когда-нибудь нас, наверное, действительно будут изучать в лабораториях. Сквозь толстые стеклянные тюремные стены мы станем молить принести нам живую жертву, пока нас будут забрасывать вопросами и брать образцы крови из вены. Да, но как, интересно, им удастся проделать такое с Лестатом, который одним лишь усилием мысли способен сжечь дотла кого угодно.
Луи не услышал моих шагов по высокой траве у его дома.
Я длинной тенью проскользнул в комнату и успел устроиться напротив него в своем любимом красном бархатном кресле – я давным-давно притащил его сюда специально для себя, – когда он наконец оторвался от книги.
– А, это ты! – С этими словами он резко захлопнул книгу.
Его лицо, тонкое и изящное от природы, удивительно нежное, несмотря на явно читающуюся в нем силу, сияло великолепным румянцем. Он рано поохотился, а я пропустил это приключение. На секунду я испытал сокрушительное разочарование.
Тем не менее оживленное тихой пульсацией человеческой крови лицо выглядело невероятно соблазнительным. Я чувствовал запах смертной крови, что придавало близости к Луи новое, любопытное ощущение. Его красота всегда сводила меня с ума. Наверное, я идеализирую Луи в его отсутствие, но при каждой встрече он покоряет меня снова и снова.
Конечно, именно его красота и привлекла меня в те первые ночи в Луизиане, когда здесь царили колониальная дикость и беззаконие, а он был не более чем безрассудным пьяным дураком, который играл в карты, нарывался на драки в тавернах и делал все возможное, чтобы поскорее лишиться жизни. Что ж, он своего добился – более или менее.
Я не сразу понял причину ужаса, отразившегося на его лице, не понял, с чего это он вдруг так уставился на меня, а потом рывком поднялся, подошел и, склонившись, потрогал мое лицо. И тут я вспомнил! Моя потемневшая от солнца кожа!
– Что ты наделал? – прошептал он. Встав на колени и легко положив руку мне на плечо, он застыл в таком положении и смотрел на меня снизу вверх. Приятная близость, однако я не подал виду и хладнокровно оставался сидеть в кресле.
– Ничего, – сказал я, – все уже позади. Я пошел в пустыню, мне хотелось посмотреть, что получится…
– Хотелось посмотреть, что получится? – Он поднялся, отступил на шаг и впился в меня глазами. – Ты хотел убить себя, ведь так?
– Да нет, – ответил я. – Я пролежал на солнце весь день. А на второе утро, должно быть, каким-то образом зарылся в песок.
Он долго смотрел на меня, готовый вот-вот взорваться от возмущения, потом вернулся к своему столу, сел – немного шумновато для такого грациозного существа, – положил руки на закрытую книгу и вновь обратил на меня яростный взгляд.
– Зачем ты это сделал?
– Луи, у меня есть новости поважнее, – ответил я. – Забудь об этом. – Я показал на свое лицо. – Я должен рассказать тебе об удивительном происшествии. – Не в силах больше сдерживаться, я вскочил и принялся ходить по комнате, стараясь не наступать на горы омерзительного мусора; меня раздражало тусклое освещение – не потому, что я плохо видел окружающую обстановку, – просто я люблю свет.
Я рассказал все – как я увидел этого Раглана Джеймса в Венеции и Гонконге, а потом в Майами, как он прислал мне сообщение в Лондоне, а потом, конечно же, последовал за мной в Париж. Завтра вечером мы должны встретиться возле площади. Я изложил Луи содержание рассказов и объяснил, что все это значит. Упомянул о странном облике самого молодого человека, о своей уверенности в том, что он находится в чужом теле и что он способен осуществлять такой обмен.
– Ты не в своем уме, – ответил Луи.
– Не спеши с выводами, – отозвался я.
– Ты цитируешь мне слова этого идиота? Убей его. Покончи с ним. Найди его сегодня, если получится, и разделайся с ним.
– Луи, Бога ради…
– Лестат, это существо при желании может найти тебя? Это означает, что он знает, где ты спишь. Ты привел его сюда. Он знает, где сплю я! Хуже врага и представить невозможно! Mon Dieu, ну почему ты вечно ищешь неприятностей? Тебя уже ничто не сможет уничтожить – ни все Дети Тысячелетий, вместе взятые, ни даже полуденное солнце в пустыне Гоби, и вот ты заигрываешь с единственным врагом, который имеет над тобой преимущество. Смертный, которому не страшен солнечный свет! Человек, способный обрести над тобой полную власть в те часы, когда сам ты абсолютно лишен сознания и воли. Нет, уничтожь его – он слишком опасен! Если я его увижу, то убью!
– Луи, этот человек может дать мне человеческое тело. Ты хоть слышал, о чем я говорил?