— Где вы взяли фотографию цветущего пилоцереуса Пульпика?
— Я только пять минут узнала, что его так зовут, и очень надеялась, что это вы мне скажете, где же он цвел.
— Из наших никто ее цветущей не видел, — жалобно поведал Леня, — я об этом всю жизнь мечтаю… А где это фото сделано? У нас, в Питере?
— Я на это очень надеюсь, — грустно сказала Надежда, — неужели никто из ваших мне не поможет?
От возбужденной толпы кактусоводов отделился хроменький старичок и, подойдя поближе, тихим голоском сказал:
— А может, Потапыча разбудить?
Леня подумал и согласился.
— Дело важное. Придется будить.
Надежда с изумлением смотрела на кактусоводов: по тому, как значительно они обсуждали пробуждение некоего Потапыча, можно было подумать, что это вулкан не меньше Везувия.
— Кто такой Потапыч? — испуганно спросила она. — Может, не стоит его будить? Он что, в летаргическом сне?
— Да нет, он просто всегда слегка с перепоя. Но уж если он чего-то о кактусах не знает, значит, никто не знает. Мы его за то и держим, несмотря на все его недостатки…
Леня провел Надежду к гардеробу. В клубе люди были исключительно честные, всю одежду вешали сами, но гардеробщик, оказывается, был, просто он мирно спал в дальнем углу, завесившись чужими пальто.
Леня подошел к Потапычу и боязливо дотронулся до плеча, сразу отскочив назад.
Потапыч только всхрапнул, что-то сонно пробормотал и зачмокал. Леня снова подкрался к нему, основательно встряхнул и отскочил. На этот раз Потапыч неожиданно поднялся и яростно замолотил воздух кулаками. К счастью, Леня был достаточно далеко. Наконец Потапыч опустил руки, открыл глаза и огляделся. Это был довольно крепенький, пузатенький мужичок лет шестидесяти с красной бодрой физиономией отставного пожарника и седыми усами.
— Он раньше боксером был, в легком весе, — прошептал Леня, — теперь, когда просыпается, в первую минуту ничего не понимает и зашибить может.
Тем временем Потапыч полностью очухался и спросил:
— Ленчик, не зашибил я тебя ненароком?
— Нет, Потапыч, я остерегся.
— А чего будил-то? Спросить чего хотел?
— Да вот, Потапыч. Погляди, женщина фотографию принесла, пилоцереус Пульпика вроде бы цветет.
Потапыч достал из кармана сломанные очки, склеенные изолентой, водрузил их на нос и уставился на карточку. Через минуту созерцания он изрек:
— Она, Пульпика! Я же ее, холеру, в личность знаю — это Гусева Василия Николаевича. Звал он меня смотреть, как она цветет.
— А когда это было? — высунулась Надежда.
Потапыч, неприятно изумленный, уставился на нее сквозь очки:
— Это что ж такое? Баба — в нашем клубе? Мать честная! До чего дожили! Вы что же, гражданочка, тоже кактусы разводите?
— Да нет, я так, спросить только… — стушевалась Надежда.
— А-а, — протянул Потапыч, — это ничего. Это можно. А я уж испугался — бабы кактусы начали разводить… Когда же у Василия Николаевича Пульпика окаянная цвела? Не то в мае. Не то в июне… Тогда как раз Танька, дочка моя непутевая, Гришку в дом привела…
— Замуж, что ли, вышла? — подтолкнул его Леня, увидев, что Потапыч глубоко и надолго задумался, и опасаясь, как бы он снова не заснул.
— Сам ты замуж вышел! Ты что, Леня, сдурел? Как это замуж за кобеля?
— За какого еще кобеля? Ты же сказал — Гришка…
— Ну дык что ж! Гришка — и есть кобель кавказской породы…
— С юга, что ли? С Кавказа? Лицо кавказской национальности?
— Ну ты даешь! Натуральный он кобель, кавказская овчарка! Гришкой — это я его обозвал, в память прежнего нашего секретаря обкомовского…
— Так в каком это году было, Потапыч? — Леня уже терял терпение.
— Дык аккурат пять лет будет в июне.
Гришка тогда щенком был. Молоком поили, а сейчас такой здоровенный кобелина!
Аккурат пятилеток!
— Вы уверены? Пять лет назад в июне цвела эта самая Пультика у Василия Николаевича Гусева?
Оба кактусовода уставились на Надежду в ужасе:
— Какая Пультика? — воскликнул Леня. — Пульпика!
У Потапыча слов уже не было. Он только выразительно взглянул на Леню: мол, говорил же я тебе! Как можно женщин подпускать к самому святому — кактусам!
Надежда поняла, что ее рейтинг в клубе безнадежно упал, но тем не менее задала последний вопрос:
— А где живет этот самый Василий Николаевич Гусев?
— Где живет… — обиженно пробубнил Потапыч. — Не живет, а жил. Переехал он в другой город… А жил на проспекте Декабристов… Офицерский, по-старому.., или по-новому, черт их разберет. А дом не помню, номер, то есть, не помню. Потому что цифры вообще не запоминаю. Вот как идти мимо Театральной площади. Потом мост перейдешь — и сразу дом большой серый.., на шестом этаже.
— А почему, вы сказали, он переехал? — не отставала Надежда.
— Почему-почему… Жена у него померла.., из окна бросилась…
Надежда чуть не сделала стойку, как спаниель на болоте.
— Что вы говорите? Когда же это было?
— Тогда и было! — раздраженно ответил Потапыч. — Артистка она была.., такая. — Он показал руками в воздухе, какая была артистка. — Ладно, гражданочка, дайте человеку отдохнуть, я и так с вами весь сон сбил.
Леня сделал знак Надежде, чтобы не приставала больше к Потапычу, это чревато неприятностями. Наверняка он знал особенности поведения бывшего боксера, и Надежда не стала настаивать, посчитав, что и так сегодня узнала уже достаточно. Главное — фотография оказалась не кадром из фильма, а зафиксировала событие, случившееся на самом деле, — женщина выбросилась из окна, вернее, ей помогли. И произошло это пять лет назад на проспекте Декабристов, ныне Офицерском… Теперь Надежда знала, что делать дальше…
В институте, где работала Надежда, сотрудникам полагался библиотечный день.
Раньше, во времена застоя, женщины зимой использовали его для всяких хозяйственных работ, а летом приплюсовывали к выходным, чтобы подольше побыть на даче. Мужчины же зимой ходили всем отделом в сауну, а летом ездили на рыбалку.
В нынешние тяжелые времена никто уже не может себе позволить валять дурака, и библиотечный день используют, чтобы как-то приработать.
Надежда же в свой библиотечный день встала пораньше и отправилась именно в библиотеку, то есть в хорошо знакомое ей место: в газетный отдел библиотеки имени Маяковского. Была у нее там знакомая, Лидочка, которая раньше, когда-то давно, работала в библиотеке у них в НИИ, а потом перешла в «Маяковку». Лидочка оказалась на месте и вышла к ней из-за стеллажа. Они поболтали немного, перебрали общих знакомых, потом Лидочка принесла целую кипу газет пятилетней давности, за май — июнь.