— Папочка, это ты?
— Да.
Он заглянул в гостиную. Кэти сидела в кресле, положив на подлокотник полные ноги. На ней были белые шорты и футболка — и то и другое слишком маленькое для ее габаритов. Она держала во рту кончик пряди волос, уставившись в телевизор, там шло какое-то дурацкое шоу. По экрану скакала кукла-марионетка: ковбой с веснушками и хлопающим ртом. Видны были веревочки, с помощью которых управляли его движениями, и большие башмаки на болтающихся ногах.
Чет снял спортивный пиджак и криво повесил его на плечики. Что ему за дело до того, если пиджак деформируется? Опустившись в кресло, он расстегнул воротничок рубашки и ослабил галстук, собираясь осмыслить свое положение. Через пятнадцать минут он сидел за ужином, и Ливия сделала глупое замечание о том, как странно, что южнокорейский президент Сингман Ри призвал христиан и нехристиан молиться о мире.
Он уставился на нее, моментально придя в ярость.
— Ты считаешь странным, что война может закончиться? После того как мы потеряли тридцать три тысячи американских солдат? Где у тебя мозги? Менее двух недель назад Ри отказался выпустить на свободу тридцать семь тысяч северокорейских военнопленных, саботировав переговоры о перемирии. Теперь он смягчил свою позицию, а ты тут сидишь и насмехаешься над ним?
Ливия поджала губы так сильно, что он удивился тому, что она может говорить.
— Я хотела сказать, что нет смысла нехристианам молиться о мире, когда они не верят в Бога.
— Нехристиане не верят в Бога? Это ты так думаешь. Все, кто не ходит в твою персональную церковь и не молится твоему персональному божеству, по-твоему, язычники? Ливия, нельзя быть такой идиоткой.
Он видел, что она обиделась, но ему было все равно. Ее щеки залились краской негодования, она швырнула тарелку на стол перед ним с такой силой, что чуть было не расколола ее вдребезги. Он взглянул на еду, представлявшую собой смесь капусты, варившейся так долго, что она сделалась совершенно бесцветной, и еще чего-то непонятного. Он указал на тарелку:
— Что это?
Ливия села и положила на колени салфетку.
— В первую пятницу каждого месяца готовит Кэти, и я думаю, что это блюдо очень вкусное.
— Это валлийский кролик, [9] — охотно объяснила Кэти, уже поднося вилку ко рту.
— Валлийский? Ты с ума сошла? Это не кролик. Это расплавленный сыр на тосте.
— Попробуй кусочек, ведь Кэти так старалась.
— Это дерьмо! Я не могу целый день работать и садиться за стол с подобной едой. Здесь нет мяса.
— Следи, пожалуйста, за своей речью. Здесь присутствует юная леди.
Чет отодвинул тарелку.
— Извините. — Он встал из-за стола и спустился в кладовку, где достал с полки фляжку и в шесть глотков допил остававшуюся в ней водку. Этого было недостаточно, но, возможно, ему удастся прожить следующие пятнадцать минут, контролируя себя.
Он вернулся к столу и начал есть, стараясь вести себя как нормальный мужчина. Мужья по всей Америке, должно быть, садились за ужин именно так, с женами и дочерьми, похожими на тех, которые сейчас были перед ним. И что они делали? Разговаривали? Ну что ж, он тоже может. Ясное дело, не было смысла обсуждать мировые проблемы. Он взглянул на Кэти, которая в это время жевала, и сказал:
— Я видел сегодня твою подругу.
— Кого?
— Лайзу.
— О… — Дочь так старалась придать своему лицу равнодушное выражение, что он подумал, что она не расслышала.
— Что случилось?
Кэти бросила на него быстрый взгляд.
— Ничего. Почему ты спрашиваешь?
— Шесть месяцев назад вы были как сиамские близнецы. Вы поссорились?
— Нет, папа.
— Тогда почему вы больше не видитесь?
— Мы видимся. Все время. Она была сегодня занята. Это что, незаконно?
— Она не показалась мне занятой. Если, конечно, не считать занятием обед в городе.
— Лайза не обедала в городе.
— Я подумал, что сегодня ее день рождения. Разве ты не упомянула об этом за ужином вчера вечером?
— И что из того?
— Ничего. Просто я думал, что она весь день проведет с тобой.
— Мы разговаривали по телефону. Она сказала, что ее мама заболела и, может быть, даже заразна, иначе бы она пригласила меня отпраздновать.
— О-о-о… — произнес он. — Ну что ж, возможно, это все объясняет.
— Что объясняет?
— То, что она делала вся разодетая с Виолеттой Салливан. Они наслаждались коктейлем из креветок.
Кэти положила вилку на стол и уставилась на него.
— Не может быть.
— Может.
— Где?
— В отеле «Савой». В чайной комнате на первом этаже. Я видел их через окно.
— Чет! — вмешалась Ливия.
— Очень смешно. Ха-ха. А где была в это время Дейзи? Ты забыл о ней?
— Она сидела там же с большой чашкой лапши.
— Ты говоришь это только для того, чтобы подразнить меня. Потому что ты в плохом настроении. Лайза могла куда-нибудь пойти, но никак не с миссис Салливан.
— Почему бы тебе не спросить у нее самой и не услышать, что она скажет?
— Чет, хватит!
— Я не могу опять звонить ей. Я только что говорила с ней. Она ухаживает за своей матерью, которая очень больна.
— О'кей. Прекрасно. Если тебе хочется в это верить, продолжай верить. Мне будет неприятно, если вы поссоритесь.
Кэти снова замолчала. Тем временем Ливия бросала на него мрачные многозначительные взгляды, предполагавшие предстоявший серьезный нагоняй. Чет не собирался его дожидаться. Он вытер рот салфеткой и бросил ее на тарелку. Потом встал, еле сдерживаясь. Он чувствовал, как в душе закипает ярость. Что с ним такое? Он ведь не собирался из-за Виолетты доставлять неприятности другим людям. К чему ссорить свою дочь с ее лучшей подругой? Низость того, что он сделал, только разжигала его гнев. Ему казалось, что он близок к безумию, безрассуден и не владеет собой.
Он снял с вешалки спортивный пиджак. Ливия проводила его в прихожую.
— Ты уходишь?
— Да.
— Но я жду гостей. Сегодня заседание нашего общества. Девочки придут в восемь часов. Ты обещал взять Кэти и куда-нибудь пойти.
Он вышел из дома и захлопнул за собой дверь, настолько задыхаясь от ярости, что не мог вымолвить ни слова.
Я вернулась в офис мотеля и попросила у миссис Боннет разрешения воспользоваться телефоном. Позвонила в департамент шерифа, чтобы сообщить об инциденте, и мне сказали, что они кого-нибудь пришлют. Затем я позвонила в автоклуб южной Калифорнии и попросила помощи. Потом набрала домашний номер Дейзи. Трубку сняла Тэннье. Она сказала, что Дейзи уже ушла на работу. Когда я сообщила ей о том, что у меня проткнуты шины, она была вне себя от гнева.