Я решительно постучала по алюминиевой раме.
– Иду-иду, – неожиданно близко раздался женский голос.
Я прикрыла ладонью глаза, чтобы сквозь дверь-сетку лучше разглядеть, с кем имею дело, и спросила:
– Могу я видеть мистера Маковски?
В этот момент по ту сторону сетки материализовалась женская фигура, только лицо ее почему-то находилось на уровне моих коленей.
– Подождите. Я делаю приседания... дайте только встану на ноги. Боже, как же это трудно. – Она встала на колени и попробовала опереться рукой о подлокотник кресла. – Маковски в двести восьмой, чинит туалет. Чем могу вам помочь?
– Я ищу Элейн Болдт. Вы не знаете, где она может быть?
– Так вы детектив? Это вы звонили из Калифорнии?
– Совершенно верно. Я решила приехать, чтобы попробовать разобраться на месте. Она оставила какой-нибудь адрес?
– Нет. Я бы с радостью помогла вам, но, боюсь, знаю не больше вашего. Ну вот, входите. – Ей наконец удалось встать на ноги и открыть дверь. – Я Кармен Маковски или то, что от нее осталось. Вы занимаетесь зарядкой?
– Да как вам сказать? Бегаю трусцой, но это, пожалуй, и все, – ответила я.
– Вы молодцом. Только никогда не делайте приседания. Мой вам совет. Я приседаю по сто раз в день и ужасно мучаюсь. – Щеки у нее раскраснелись; она все еще была разгорячена и тяжело дышала. На вид ей было около пятидесяти; под облегающим ярко-желтым спортивным костюмом угадывался живот женщины в интересном положении. Она была похожа на спелый флоридский грейпфрут.
Она радостно закивала:
– Угадали. Никогда не предполагаешь, чего ждать от жизни. Я думала, это рак, пока он не начал лягаться. Знаете, что это такое?
С этими словами она ткнула пальцем в небольшое вздутие пониже пояса:
– Это вывернутый наизнанку пупок. Смешно, правда? Мы с Маковски думали, что у нас уже никогда не будет детей. Мне скоро пятьдесят, ему шестьдесят пять. Впрочем, какая, к черту, разница? Это поинтереснее, чем какая-нибудь менопауза, верно? Вы говорили с этой женщиной из триста пятнадцатой? Ее зовут Пэт Ашер – да вы, наверное, и сами знаете. Она заявляет, что Элейн сдала ей квартиру, но мне что-то не очень в это верится.
– А что это за история? Миссис Болдт ничего вам не рассказывала?
– Нет. Ни единого слова. Мне известно только одно – эта женщина, Ашер, объявилась несколько месяцев назад и въехала в квартиру Элейн. Поначалу никто не возражал, мы думали, ну поживет недели две, и все. Жильцам не возбраняется приглашать гостей. Но сдавать квартиру – это уже против правил. Кандидатуры возможных покупателей проходят тщательный отбор. Разреши мы сдавать помещения в аренду, и сюда слетится всякий сброд. Начнут портиться нравы. Словом, месяц спустя, когда Маковски поднялся к ней, чтобы потолковать, она заявила, что заплатила Элейн за шесть месяцев вперед и съезжать не намерена. Маковски чуть не взбесился.
– У нее есть на руках подписанный договор аренды?
– У нее имеется расписка, из которой следует, что она заплатила Элейн энную сумму, но там ни слова не сказано за что. Маковски направил ей извещение о том, чтобы она освободила квартиру, но она не торопится. Я так понимаю, вы еще с ней не встречались.
– Я как раз хотела ее повидать. Не знаете, она дома?
– Очень может быть. Она в основном сидит дома, разве что к бассейну ходит загорать. Можете передать от нашего имени, что домовое управление велело ей немедленно катиться ко всем чертям.
* * *
Триста пятнадцатая квартира находилась на третьем этаже в аппендиксе Г-образного коридора. Я не успела еще нажать на кнопку звонка, как у меня возникло странное ощущение того, что кто-то пристально наблюдает за мной в дверной глазок. Примерно через минуту дверь открылась, но ровно настолько, насколько позволяла цепочка, причем за дверью не было видно ни души.
– Пэт Ашер? – обратилась я в пустоту.
– Да.
– Мое имя Кинси Милхоун. Я частный детектив, приехала из Калифорнии. Я ищу Элейн Болдт.
– Зачем? – словно не ведая о правилах элементарной вежливости, сухо и настороженно спросила она, по-прежнему не показываясь мне на глаза.
– Ее разыскивает сестра, ей надо, чтобы она подписала кое-какие юридические документы. Вам известно, где она?
Повисла напряженная тишина.
– Вы явились, чтобы вручить мне извещение?
– Нет.
Я достала копию моего удостоверения и просунула ее в дверную щель. Удостоверение исчезло, как исчезает в утробе банкомата кредитная карточка. Спустя мгновение я снова увидела его.
– Минуточку. Попробую найти ее адрес.
Дверную цепочку она так и не сняла. Мелькнул слабый лучик надежды. Может, мне наконец повезет. Если удастся в ближайшие день-два вычислить Элейн, я буду страшно горда – а это чувство порой важнее любых денег. Я стояла, разглядывая коврик у двери. Темные ворсинки на нем – на фоне более светлых – образовывали букву "Б". Неужели во Флориде столько грязи, чтобы класть перед дверью такие коврики? Ворс был такой жесткий, что, казалось, об него можно содрать подметки. Я взглянула налево. Там в окне, за балконом, были видны пальмы с опрятными зелеными верхушками, похожими на юбочки. Тут я снова услышала голос Пэт Ашер за дверью:
– Должно быть, я его выбросила. Кажется, она была в Сарасоте.
Мне надоело разговаривать с дверью, и я почувствовала легкое раздражение.
– Вы не возражаете, если я войду? Речь идет о наследстве. Она может получить две или три тысячи долларов, если только я смогу получить ее подпись. – Оставалось бить на жадность, на тайное желание нечаянно получить целое состояние – желание, которое наверняка было ей знакомо. Иногда такая тактика приносила плоды, особенно когда я охотилась за злостными неплательщиками долгов. На сей раз мои слова были – помимо всего – сущей правдой, оттого-то и произносила я их с подкупающей искренностью.
– Вас послал управляющий?
– Послушайте, что за мания преследования? Я ищу Элейн и хочу с вами поговорить. Вы единственный человек, который может знать, где ее найти.
Тишина. Чувствовалось, что Пэт Ашер пытается взвесить все "за" и "против", словно ее подвергли тесту на определение коэффициента умственного развития и у нее есть шанс каким-то образом повлиять на результаты. Я с трудом сдерживала желание наговорить ей гадостей. Но это была моя единственная ниточка, и обрывать ее не хотелось.
– Ну ладно, – с явной неохотой изрекла Пэт. – Только я сначала оденусь.
Когда она наконец открыла дверь, на ней был широкий, бесформенный – в "восточном" стиле – балахон из тонкой набивной ткани; такие обычно таскают, когда лень надеть трусики. Нос у нее был залеплен лейкопластырем, глаза заплыли, под ними красовались огромные лилово-зеленые кровоподтеки. Под каждым глазом была полоска антибактерицидного пластыря, загар ее приобрел неестественный желтоватый оттенок, отчего казалось, что у нее вялотекущая форма желтухи.