~ ~ ~
Офис охранной фирмы находился на Лоуер-Эббигейт-стрит. Я вошел, и секретарша попросила меня подождать:
— Мистер Рейнольдс примет вас через минуту.
Я и сесть не успел, как она меня окликнула. Стоило мне войти в кабинет, как сидящий за столом человек вздрогнул. Я взглянул на его руки. Костяшки пальцев ободраны и в синяках. Мы так и стояли, уставившись друг на друга. Потом я сказал:
— Сюрприз!
Он был крупный мужик, сплошные мускулы.
— У нас нет мест, — объявил он.
— Жалко. Я мог бы пригодиться, если надо кого-нибудь избить.
— О чем это вы?
Я поднял забинтованную руку:
— Заняться тем же, что и вы.
Он рванулся, собираясь выйти из-за стола, но я остановил его:
— Не беспокойтесь, я сам найду выход.
Секретарша робко мне улыбнулась и спросила:
— Получили работу?
— Свою работу я сделал, это точно.
Выйдя на улицу, я перевел дыхание. Итак, я доказал, что есть связь, но что это мне дало? Позвонил Саттону, все ему рассказал.
Он заметил:
— Ну, мы на верном пути.
— Только куда?
— В ад, так я думаю.
— По крайней мере, знакомое местечко.
~ ~ ~
Вернувшись домой в тот вечер, я не торопясь разделывался с шестью банками пива. Зазвенел дверной звонок. Появилась Линда — соседка сверху, она работает в банке.
— Милостивый Боже, что с тобой?
— Просто царапина.
— Напился небось?
— Тебе что-то надо?
— У меня сегодня вечеринка, так, несколько друзей.
— Ты меня приглашаешь?
— Ну приглашаю, но у меня есть несколько основных правил.
— Я приду. — И закрыл дверь.
Только открыл очередную банку, как снова звонок. Решив, что вечеринка отменяется, открыл дверь. На пороге стояла Энн Хендерсон.
— Надо же… — Только и сказал.
— Вы ждали кого-то другого?
— Нет, что вы… входите.
Она держала несколько сумок. Сказала:
— Я решила, что вам не помешает плотный ужин. Но сначала мне нужна колада.
— Пино колада?
Она с презрением посмотрела на меня и сказала:
— Это самая крепкая смесь кофеина и сахара в одном стакане.
— А виски не подойдет?
Еще один многозначительный взгляд.
Она быстро нашла кухню. Не такая уж сложная задача, если кроме кухни в квартире всего две комнаты. Я слышал, как Энн охнула:
— Ой… милостивый Боже!
— Простите, не успел убраться.
— Идите сюда. Я открываю вино.
Я послушался.
Она уже разбирала сумки, разглядывала кастрюли-сковородки. Спросила:
— Спагетти любите?
— А я должен?
— Это на ужин.
— Обожаю.
Разлив вино, она велела мне свалить. Я уселся в гостиной приканчивать пиво. Мне не очень хотелось пить еще и вино, но потом я подумал: «А пошло оно все к черту». Укороченная версия молитвы во славу безмятежности.
Через полчаса мы сидели за столом перед грудой еды. Она спросила:
— Хотите помолиться?
— Не помешает.
— Благодарю тебя, Боже, за эту еду и питье.
Я кивнул.
Старался есть, соблюдая приличия.
Она покачала головой:
— Джек, невозможно выглядеть пристойно, когда ешь спагетти. Пусть капает соус, ешьте, как итальянцы.
Стыдно признаться, но мне нравилось, как она произносит мое имя. Отбросив осторожность, я принялся за макароны от души.
Она долго смотрела на меня, потом сказала:
— Я уже забыла, как это приятно — смотреть, как ест мужчина.
Даже вино оказалось совсем неплохим. Я спросил:
— В гости хотите?
— Простите?
— Там, наверху… моя соседка… меня она не одобряет, но, думаю, вы ее удивите.
— Почему?
— Ну, потому что вы удивительная женщина.
Она встала:
— Десерт?
— Нет… я наелся как бегемот.
На мне была серая рубашка с надписью AYLON. Буква W давно состиралась. Поношенные черные брюки и мокасины от «Ду Барри». Я выглядел как реклама древностей.
На Энн была красная рубашка. Никаких надписей. Бледно-голубые джинсы и кроссовки «Рибок». Мы вполне сошли бы для рекламного ролика об ипотеке. Но я промолчал.
Она сказала:
— В таком виде нехорошо идти в гости.
— Но нам удобно так? Они решат, что мы пожилая пара и для нас главное — удобство.
Она погрустнела. Я сделал то, что обычно делают в таких случаях. Предложил:
— Еще выпить?
— Зачем вы столько пьете, Джек?
Я подошел к книжной полке, снял один том, полистал его, нашел отмеченный кусок и протянул книгу ей:
— Прочтите.
Она послушалась.
Все всегда одинаково. Когда приходишь в себя и оглядываешься, то из-за ран, которые наносишь людям, хорошо к тебе относящимся, страдаешь больше, чем от ран, нанесенных самому себе. Я не сожалею и не угрызаюсь по поводу почти всего, что я сделал, но если есть уголок, где прячутся эти чувства, то он там, откуда приходит это сознание. Этого должно быть достаточно, чтобы остановить меня, не дать вернуться, но такое происходит редко.
Энтони Ллойд.
«Моя война позади. Я так по ней скучаю»
Я пошел в ванную и присмотрелся к своему номеру три. Гель застыл комками. Я подумал, не вымыть ли быстро голову, но решил: «А пошло оно все…»
Когда я вернулся, Энн уже отложила книгу в сторону.
— Как печально, — заметила она.
— Что-нибудь прояснилось?
— Не знаю.
Я не хотел слишком глубоко в это вдаваться, поэтому сказал:
— Пошли в гости.
— Не надо ли что-нибудь с собой захватить?
— Вина не осталось?
— Да, верно.
Мы поднялись по лестнице в неуютном молчании. Из квартиры Линды доносилась музыка. Похоже, Джеймс Тейлор. Господи, какой дурной знак. Постучали.
Линда открыла дверь. На ней было длинное, струящееся платье. Я сказал: