– Почему?
– Жизнь, – неопределенно протянул Андрей.
– Андрей, извини... Но в смерти Лены есть твоя вина.
– Равиль! Что ты несешь?! Какая?!
– Рано или поздно с ней в любом случае что-то должно было произойти... Она могла и не погибнуть, но вероятность оставалась высокой.
– И в этом моя вина?!
– Ты лишил ее своей защитной ауры. Над ней не было твоего зонтика. Над ней простиралось зло холодного космоса. Она еще долго продержалась.
– А этот зонтик я должен был держать над ней с помощью телефонных звонков? – усмехнулся Андрей.
– Да, – кивнул Равиль. – Именно так. Телефонный звонок, письмецо, открытка к Новому году... Все вместе это создает непробиваемый и невидимый кокон вокруг близкого человека. Как ни трудно в это поверить. Счастье – это великая сила, оно может спасти в положении, когда, казалось бы, уже ничто не может помочь. Счастливые дольше живут не только потому, что здоровее, над каждым из них зонтик близкого человека.
Дальше они молча прошли до конца набережной, свернули на улицу Десантников. Впереди их дожидались Аделаида с Жорой. Андрей махнул им рукой – идите, дескать, мы вас догоним.
– Равиль... Может быть, ты всего не знаешь...
– Я не знаю ничего.
– Света послала меня в свое время. Хорошо так послала, убедительно. Коктебельские девочки не могут справиться со своим жизнелюбием... А ежегодный многотысячный наплыв мачо, или, проще говоря, хахалей – молодых, красивых, богатых и готовых на все... Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Прекрасно понимаю... Но я не уверен, что ты прав.
– Другими словами, ты уверен, что я не прав?
– Я не имею права произносить слова... окончательные. Моим ребятам, – Равиль провел раскрытой ладонью над своей головой, – это не нравится. Жизнь непредсказуема, и каждый человек сам принимает решения. А решения часто зависят не только от твердости характера, корысти, расчета, но и от шелеста листвы под ветром, от формы облака над головой, от запаха женских духов... Кто знает, сделай в свое время Света другую прическу или надень другие джинсы, и вы сейчас дружно и счастливо жили бы в Москве...
– Равиль... Ты говоришь о слишком тонком восприятии отношений. В жизни все проще. Меня послали, и я пошел. Мне здесь два дня подряд говорят добрые люди – ты, дескать, слинял. Ушел в сторону.
– Ты сегодня, как я понял, ночуешь у Светы?
– Как знать...
– Береги ее... Над ней зияет космос.
– Она в опасности?
– Может, завтра я с ней поработаю? Иногда это помогает... И еще одно... Мне не хочется сейчас идти в эту гостиницу.
– Почему?
– Не знаю. Если это удобно... Я бы отказался.
– И Света не пошла, – как бы про себя произнес Андрей.
– Давай мы сходим в гости к Аделаиде при ясном свете дня... Не возражаешь?
– Как скажешь, Равиль. Тогда нужно предупредить ребят, что мы передумали. Скажем, что у тебя с жильем не улажено, что Вера тебе другой номер предлагает...
– Но никаких намеков на мои предчувствия, потусторонние силы, мистические волны и прочую дребедень. Договорились?
– Твои ребята не возражают против таких вот легковесных слов?
– О, им это даже нравится! Это может показаться странным, но они ребята с юмором. Они не смеются, нет, скорее посмеиваются, но в решениях окончательны.
– И никакие молитвы не помогут?
– Молитвы их только забавляют. В молитве человек больше к себе обращается, а не к Богу.
– Но известны случаи, когда молитвы помогают!
– Потому и помогают.
Андрей хотел было что-то возразить, но им навстречу уже шли Аделаида с Мельником, о чем-то оживленно разговаривали, перебивая друг друга, и Равиль замолчал.
– Вы уходите? – огорчилась Аделаида. – А Костя нам ужин приготовил...
– Что на ужин? – поинтересовался Равиль.
– Горячие чебуреки.
– Он их сам готовит?
– Зачем? Их на каждом углу жарят. При тебе и приготовят. С сыром, мясом, овощами... С чем только пожелаешь! – воскликнул Жора. – Может, все-таки отведаем коктебельских чебуреков?
– А знаете, я бы не отказался, – неожиданно согласился Равиль.
Андрей с удивлением посмотрел на него, склонил голову к одному плечу, к другому, как это делают озадаченные собаки, и, наконец, как бы сдаваясь, развел руки в стороны.
И все получилось прекрасно. Костя – плиточник и охранник – поставил на стол круглую коробку из-под пиццы, чебуреки в ней действительно оказались обжигающе горячи. Аделаида достала из холодильника две бутылки алиготе, Равиль искренне радовался Жориным стихам, со знанием дела восхищался кафелем и сантехникой, поскольку сам недавно вышел из затяжного ремонта в своей московской квартире. Андрей помалкивал, пытаясь понять, что стоит за столь быстрой переменой в настроении Равиля – ведь не может такого быть, чтобы его намерения изменились от одного только упоминания о горячих чебуреках.
Хотя как знать, как знать...
Косте, похоже, не впервой пришлось накрывать стол – быстро и сноровисто он выдернул пробки из обеих бутылок, разлил вино в стаканы, в бумажные тарелки разложил чебуреки и скромно пристроился у подоконника. Но о своих главных обязанностях охранника не забывал, время от времени осматривая в окно слабо освещенный двор.
А когда закончились и чебуреки, и вино, Андрей решительно поднялся из-за стола.
– Все, ребята! На этом закончим. Время позднее, Равилю надо обустраиваться в номере, меня ждет Света на голубой скамейке. Чебуреки были хороши, вино просто потрясающее, а наша теплая компания выше всяких похвал! А что касается радушной хозяйки Аделаиды... Сплошной восторг!
Почти в полной темноте, на ощупь, Андрей с Равилем спустились на первый этаж, Костя проводил их до калитки, запер ее и уже изнутри повесил замок.
– Прекрасный был вечер! – воскликнул Равиль.
– И что же тебе понравилось больше всего? – настороженно спросил Андрей.
– Конечно, чебуреки! – ответил Равиль так быстро и с таким воодушевлением, что Андрей сразу понял – врет. Но хорошее настроение Равиля убеждало Андрея в том, что вечер тому действительно понравился, более того – время прошло не зря.
Равиль свернул к дому Веры, Андрей направился в сторону голубой скамейки. На набережной стало заметно свободнее. Света сидела одна, закинув ногу на ногу и отставив в сторону руку с сигаретой. Увидев Андрея, она щелчком запустила окурок в сторону моря и поднялась навстречу.
– Как повеселились? – спросила Света каким-то не вечерним голосом, не было в нем ночной расслабленности, хмельной снисходительности. Какая-то настороженность послышалась Андрею в вопросе.