– Может быть, он живой? – предположил Здор, показывая на распростертое тело Агапова.
– Живые так не лежат, – сказал Мандрыка. – Ты что, не видишь, у него полголовы нету.
На площадь из здания фирмы выбежали охранники, оттащили от горящей машины тело Агапова, собрались прохожие, толпа все нарастала, а здесь, в кабинете, стояла полная тишина – говорить было не о чем. Потрясенные люди молча наблюдали за суетой на площади.
– А вы сожалели, что приехали напрасно, – сказал наконец Выговский. – Очень кстати приехали. Похоронить надо Сергея.
– Я его с собой увезу, – сказал Усошин. – Там и похороним.
– Да, – кивнул Горожанинов. – Так будет лучше. И вам здесь меньше хлопот. А потом, как я понимаю... Нам бы сейчас не надо вместе собираться.
– Это еще почему? – дернулся Здор.
– Когда люди вместе, требуется меньше взрывов.
– Шкура-то, похоже, сгорела, – неожиданно проговорил Курьянов.
Все с недоумением посмотрели на него, не понимая, о чем идет речь.
В этот момент снова раздался звонок.
– Да, – сказал Выговский.
– Простите, но нас неожиданно разъединили, – снова раздался надтреснутый голос.
– Нет, это я положил трубку.
– Но мне нужно что-то передать пославшим меня добрым людям. Каково будет ваше решение?
Выговский некоторое время молчал, потом покачал трубку на руке, как бы взвешивая, как бы удивляясь ее неподъемной тяжести, и, не добавив ни слова, положил на рычаг.
Девятнадцатый корпус, одиннадцатый номер – даже в звучании этих чисел мне последнее время видится что-то мистическое, но благорасположенное, словно добрый знак. Оба они нечетные, причем даже отдельные цифирьки – и те нечетные.
И вот стою я на лоджии, у самых перил, выкрашенных когда-то, в более состоятельные времена, зеленой краской, слушаю шелест дождя в кипарисах, подо мной сверкают тяжелые зеленые листья лаврового куста, и со все возрастающим ужасом наблюдаю за тем, что происходит на моих глазах.
А происходит следующее.
Рыжий лейтенант набрал где-то чуть ли не роту солдат, человек двадцать, не меньше, выстроил в одну шеренгу прямо у безносого Ленина с неприлично красными губами и велел медленно двигаться в мою сторону, всматриваясь в траву и подбирая все, что они в состоянии увидеть молодыми своими, зоркими, старательными глазами. Окурки, спички, косточки от персиков, пивные пробки, презервативы всех цветов радуги и со всевозможными зверушками на окончании – заячьи ушки, слоновий хоботок, красный колпак шута и даже кулак Майкла Тайсона. А он, лейтенант, потом будет все это осматривать и прикидывать – есть в этих предметах какая-либо ценность для следствия.
И вот вижу, как движется эта шеренга, медленно и неумолимо приближаясь к тому полузасыпанному колодцу, в котором спрятан мой пистолет с глушителем. Но еще до того, как два десятка солдат приблизились к колодцу, я услышал возбужденный крик одного из них. К солдату тут же бросился лейтенант, шеренга рассыпалась, и все столпились у дерева.
Я все понял.
Солдаты нашли пулю в дереве.
Подойдя, лейтенант внимательно осмотрел повреждение на коре, поковырял пальцем, сдвинув бровки к переносице, о чем-то задумался и велел солдатам снова растянуться в шеренгу. Парни неохотно оставили дерево и медленно двинулись к моему колодцу. А лейтенант продолжал выковыривать пулю.
Я решил к нему присоединиться.
– Важная улика?
– А, это вы... – он пристально посмотрел мне в глаза. – Интересуетесь?
– А как же! Осень, событий никаких, а тут все же развлечение... Что они ищут? – спросил я, кивнув на солдат.
– Кто ищет, тот всегда найдет, – невпопад ответил лейтенант, но не мог, не мог удержаться, чтобы не похвастаться находкой. – Видите? – спросил он, показывая на ствол акации.
– А что тут?
– Пуля. Сюда вошла пуля. Так что той ночью здесь происходило настоящее сражение, а вы, наверно, и знать не знали?
– Был пьян, ничего не помню.
– Да, я заходил в стриптизное заведение. Ваши показания подтвердились. Вы действительно выпили на двоих три бутылки коньяка.
– Это только то, что видели официанты, – скромно добавил я.
– Распорядительница сказала, что вы сунули девушкам в трусы...
– Куда? – переспросил я, воспользовавшись секундной заминкой рыжего лейтенанта.
– В трусы, – невозмутимо ответил он. – Вы со своим другом Андреем, который, кстати, исчез после того вечера, не оставив никаких сведений о себе... Странно, да?
– Так что мы с Андреем?
– Вы сунули каждой девице в трусы по сто гривен. Было? – спросил лейтенант таким тоном, будто уличил меня в чем-то кошмарном.
– Возможно.
– В каком смысле?
– Я не помню точно... Но что-то мы им в трусы совали. Может быть, даже деньги.
– Именно деньги. И ничего другого вы не совали. Не надо на себя наговаривать. Вопрос возникает... Какие же должны быть у человека доходы, чтобы взять и вот так запросто двести гривен сунуть в трусы совершенно незнакомому человеку?
– Вы хотите сказать, что это были сотни?
– Все четверо стриптизерок подтвердили. Письменно.
– Им не показалось мало?
– Они сказали, что это нормально.
– Значит, все-таки были сотни... Надо же.
– А вы думали?
– А мы не думали, – улыбнулся я, не выдержав собственной сурово-туповатой гримасы.
– Кстати, эти гривны мы у них изъяли.
– И они отдали?!
– Мы им вручили другие купюры, помельче. Но в сумме столько же. Они не в обиде.
– А зачем вам сотенные?
– На всякий случай. Надо проверить – не числятся ли они среди похищенных, украденных, не поддельные ли они... Ну, и так далее. Не буду же я рассказывать вам обо всех следственных действиях, которые мы проводим в связи с этим убийством.
И лейтенант снова повернулся к дереву и снова начал пальцем ковырять твердую, неподдающуюся кору акации.
– Надо взять стамеску, молоток и вынуть пулю вместе с частью дерева, чтобы не повредить полоски на боковой поверхности пули.
– А если повредить? – Лейтенант уставился на меня немигающим взглядом.
– Вам же надо установить, из какого оружия выпущена пуля, из какого ствола. А если полоски повредить, это определить уже будет невозможно.
– Да? – протянул лейтенант. – Откуда вам известны все эти подробности?
– Не знаю, – ответил я беззаботно. – Сейчас, наверно, каждый все это знает. Криминализация всей страны идет более успешно, чем в свое время электрификация.