– Не знаю. Иди по левому ряду, а я по правому.
Мы двинулись по проходам в сторону второго салона и очень скоро нашли Машу. Она сидела в среднем ряду между пожилой дамой и спортивного вида юношей, крепко прижимая к себе рюкзак и исподлобья глядя то на меня, то на Бэла.
– Вы не могли бы пересесть на мое место? – вежливо попросил я даму, протягивая ей свой билет. – Нас с сестрой разлучили. А на моем месте вам будет даже удобнее.
Дама без лишних уговоров сложила газету, которую читала, и стала выбираться из глубокого кресла.
– Нет-нет! – воспротестовала Маша. – Он мне вовсе не брат!
– Так мне идти на ваше место или нет? – спросила меня дама. – Не могу понять, чего вы хотите?
Я вежливо отстранил женщину и плюхнулся в кресло рядом с Машей. Бэл уже кряхтел с другой стороны, устраиваясь на кресле вместо юноши. Мне казалось, что он раскачивает самолет.
– Короче, так, – сказала Маша сдавленным голосом, так как ремень не давал ей возможности сделать глубокий вдох. – Я не собираюсь ни с кем делиться. Эти деньги я добыла в тяжелой борьбе со злыми бандитами.
– Ты забываешь, что первоначально добыл их Стас, – возразил Бэл и скрипнул креслом.
– Добыл, но упустил. Он обменял эти деньги на тебя. А я перехватила. Вы оба вообще здесь ни при чем!
– Будешь наглеть, отберем силой! – пригрозил я.
– А вам-то, гражданин милиционер – или кто вы там? – зачем столько баксов? – спросила Маша. – Вы ж себе даже приличную «тачку» купить не сможете, потому что сразу попадете под подозрение своих коллег.
– А я увольняюсь из органов, – вздохнув, ответил Бэл.
– Ты что, правду говоришь? – не поверил я.
– А что мне еще остается делать после такой «прекрасной» в кавычках операции? Только подавать в отставку. Мне не простят Тенгиза.
– И Гельмута тоже, – мрачным голосом добавил я.
– А что с Гельмутом? – насторожился Бэл.
– Застрелился.
Нахмурив брови, мой друг минуту молчал. Потом произнес:
– Да, мне в самом деле лучше подать в отставку.
Маша заерзала под ремнем.
– Вы все какие-то гадости говорите. И еще хотите, чтобы я с вами делилась. Ты со мной поделился, когда я просила? – повернула она лицо в мою сторону.
– У меня тогда не было денег. Они были у Гельмута.
– Гельмут – это тот немецкий старикашка? С трудом верится, что он смог обвести вас всех вокруг пальца и утащить деньги.
– Он не утащил, – ответил я. – Я сам ему их отдал за небольшую услугу.
– Да? – удивленно протянул Бэл. – Это для меня новость.
И он посмотрел на меня каким-то свежим взглядом, в котором было много открытого любопытства.
– Что ж это за услуга такая, если за нее отдают миллион долларов? – пожала Маша плечами.
– А он не знал, что это настоящие доллары, – пояснил Бэл. – Он думал, что это всего-навсего искусная ментовская подделка. Мы все так сначала думали.
– Все ясно, – закивала Маша, искоса глядя на меня. – Значит, ты хотел по-крупному надуть немца, но сам же сел в калошу?
– Так оно и было, – подтвердил я.
– Меня не надуешь, – заверила она, нахмурила брови и крепче прижала рюкзак к себе.
– Ну так как? – с нежной угрозой произнес Бэл и приблизил свое широкое лицо к щеке девушки.
Вместо ответа Маша резким движением отстегнула ремень, встала и протиснулась между спинкой соседнего сиденья и моими коленями в проход.
– Ты куда?! – в один голос спросили мы.
– В туалет!
Мы с Бэлом переглянулись.
– Тебе не кажется, что пора действовать решительно? – спросил он.
– Давно пора! – согласился я.
Мы встали и пошли в хвост самолета, отдернули шторку, отделяющую салон от тамбура, и остановились перед тремя дверками-гармошками. Две туалетные кабинки были свободными. Бэл постучал в ту, которая была заперта.
– Маша, не шути! – сказал он в тонкую щель. – Ты все равно никуда отсюда не денешься!
Я добавил по двери ногой и на всякий случай проверил две незапертые кабинки – не прячется ли Маша в одной из них.
– Ну что теперь с ней делать?! – пожал плечами Бэл. – Не ломать же дверь?
– Сама выйдет! Не будет же она сидеть в уборной до самого прилета?
– У меня кончается терпение! – с каким-то утробным рычанием произнес Бэл. – Какая-то малявка водит за нос двух взрослых мужчин… Эй! – крикнул он в щель. – Если ты сейчас же не откроешь дверь, то останешься без парашюта. Их выдают только по предъявлении билета!
Как ни странно, эта глупость возымела действие. Дверь сложилась вдвое, и из образовавшегося проема показалась рука Маши с рюкзаком.
– Что это? – спросил я.
– Ваша доля! – ответила Маша, пытаясь протиснуться между нами и выйти в салон.
– Подожди, Машутка, – ответил Бэл, заслоняя собой все вокруг, кроме двери в туалет. – Надо проверить, не ошиблась ли ты в своих расчетах.
Он окунул руку в изрядно похудевший рюкзак и выудил оттуда четыре пачки по двадцать тысяч в каждой.
– Как, это все?
– Да! – ответила Маша, делая какое-то неприличное движение рукой, словно у нее сползли трусики и она пыталась их подтянуть. – Этого будет вам вполне достаточно.
– По сорок тысяч на брата? – хмыкнул я. – Но у нас на этот счет другое мнение.
– Ваше мнение меня не интересует. Немедленно пропустите меня, не то я буду кричать.
– Кричи, кричи, голубушка! – разрешил Бэл. – Заодно расскажи гражданам пассажирам, откуда у тебя девятьсот двадцать тысяч баксов… Куда ты их, кстати, засунула?
С этими словами Бэл экскаватором задвинул Машу в туалет. Я втиснулся в тесную кабинку третьим и закрыл за собой дверь.
– Вы не находите, господа, что это очень удобное местечко для ведения деловых переговоров? – оценил Бэл, протискиваясь к унитазу и садясь верхом на крышку.
Я разместился на маленькой раковине, напоминающей плевательницу. Маша встала спиной к зеркалу. Рядом с ее лицом блестела медная табличка:
«ДЛЯ СПУСКА ВОДЫ НАЖАТЬ ПЕДАЛЬ ВНИЗУ».
– Хватит валять дурочку! – сказал я, стараясь придать своему голосу оттенок жестокости. – Возвращай бабки в мешок, иначе вообще не получишь ни цента.
– Если вы будете ставить мне условия таким тоном, – пригрозила Маша, – то я натравлю на вас своих, как выразился Стас, коллег.
– И ничего, собственно, не изменится! – равнодушно пожал я плечами. – Все твои коллеги уже давно спущены с поводков и с пеной у рта несутся по нашим следам.