Он показывал мне свое ухо, на котором росла редкая рыжая поросль.
– Знаешь, – сказал я, – если на земле была бы страна идиотов, ты запросто мог бы стать в ней президентом.
Рыжий долго думал над моими словами. На палубу вышла представительница слабого пола. В солнечных лучах лицо женщины казалось еще более невыразительным, чем вчера; оно просвечивалось насквозь, на нем не было ни одной детали, за которую мог бы зацепиться взгляд. Контрастные тени усиливали небольшую асимметрию подбородка, и можно было подумать, что за щекой женщина держит крупный леденец. Съехавшая волной пепельная челка и полуприкрытые веки скрывали кофейные глаза. Смотреть было не на что. Фигура слабая, болезненная, движения плавные, неточные, неповторяющиеся, будто зависели от игривых волн и порывов ветра, а не от воли женщины. Я подумал, что это жалкое существо долго не проживет, если ее срочно не поместить в специальную теплицу, оснащенную приборами принудительной вентиляции легких и кровообращения. Не поднимая глаз, женщина приблизилась к рыжему.
– Пацан, – сказала она ему тихо и безразлично. – Завтрак готов.
Я продолжал пялиться на даму, невольно сравнивая ее с Ириной. Ирина хоть и худенькая, но энергия бурлит в ней, как в огнедышащем вулкане, из ее глаз искры сыплются. И сильна, как львица. Если ее на рынке обвешают, то она бьет продавца кулаком в глаз без предупреждения. А это что за бесплотный туман? Одно плечо выше другого. Кончики спортивных тапочек детского размера смотрят, как у клоуна, в разные стороны. Вместо вчерашней экстравагантной юбки из скатерти теперь на женщине прозаичные джинсы. Зря она их надела! Теперь я видел, что у нее в довершение всего короткие и не вполне стройные ножки, которые сходились в области коленок и снова расходились, напоминая хромосому из школьного учебника по биологии. Рукава тельняшки доставали до середины пальцев. Откровенная беззащитность и хрупкость этого создания вызвала у меня чувство глубокого сострадания.
Я улыбнулся, поймав быстрый взгляд. Женщина улыбнулась мне в ответ, как я и ожидал, краем губ. Возможно, у нее был какой-то скрытый дефект лица из-за аварии или травмы.
– Фобос и вас тоже приглашает, – сказала она, указательным пальцем убирая челку с глаз, но непослушная прядь тотчас вернулась на прежнее место.
Приглашение поступило как нельзя кстати, потому как я был голоден и в сознание навязчиво лезли мысли о пачке печенья, которую я припрятал в своей каюте. Мне захотелось сказать женщине что-нибудь приятное.
– А как вас зовут, хлебосольная вы моя?
Женщина насторожилась, напряглась, словно я бесцеремонно вламывался в ее личную жизнь. Поколебавшись мгновение, она все же ответила, но не слишком уверенно:
– Эльза.
– Эльза? У моего знакомого есть собака по кличке Эльза… Дорогая вы моя! – вдохновенно выпалил я, прикладывая руку к груди. – Вы единственный человек на этой яхте…
Но Эльза не стала меня слушать и спустилась в кают-компанию. Я заткнулся на самом важном месте и пошел следом за ней.
Фобос сидел во главе стола. Я впервые видел его без кепки. Как я и предполагал, Фобос был совершенно лыс, его коричневый череп блестел, словно надраенная корабельная рында. Зато отсутствие волос вверху было сполна компенсировано густой и ухоженной бородкой. Рядом с Фобосом, по правую руку, сидел Али. Он походил на Фобоса только лысым коричневым темечком, и на этом их сходство заканчивалось. Али был раза в два толще своего патрона и напоминал чрезмерно раздутый, находящийся на грани разрыва воздушный шарик. На месте Али я обязательно отпустил бы бороду, чтобы закрыть сферический, как глобус, второй подбородок. При моем появлении Али не поднял глаза и даже бровью не повел. Его маленький вздернутый кверху носик двигался, как у кролика, поедающего ботву. Выпачканные в чем-то жирном губы были плотно сжаты, при этом медленно и ритмично шевелились, как спаривающиеся слизняки. Али методично и очень аппетитно подкладывал в рот лапшу, которую вынимал из пластикового стаканчика пластиковой вилкой, и старательно жевал, будто только что посмотрел телепередачу о правилах здорового питания. Еще я подумал о том, что, будь лапша бесконечной, Али никогда бы не встал из-за стола и никогда бы не прекратил жевать, работая челюстями мерно и исправно, как нефтяной насос.
Фобос не ел. Откинувшись на спинку дивана, он с мрачным видом смотрел на свой пластиковый стаканчик, будто подогревал его взглядом, неторопливо курил и стряхивал пепел на пол.
– Сделайте милость, садитесь, – буркнул он, одарив меня тягостным взглядом.
Рыжий, которого женщина назвала Пацаном, живо уселся за стол, словно приглашение было адресовано ему, и только ему, придвинул к себе свободный стаканчик и долго пялился внутрь его с выражением недоумения, а потом начал есть с необыкновенной скоростью. Не успел я сесть за стол – в аккурат напротив Фобоса, – как рыжий Пацан допил из стаканчика остатки бульона, вытряхнул на язык последние капли, дожевал хлебную корку и потянулся к шоколадному батончику.
Мне не понравился этот здоровый и неуемный аппетит, так как мой стаканчик с лапшой стоял слишком близко от Пацана. Я немедленно взял вилку и принялся за еду.
– Вкусно? – поинтересовался Фобос.
– Так себе, – ответил я.
– Ничего другого нет и не будет. Еда закончилась.
Эльза, вопреки моему ожиданию, тоже села за стол между Пацаном и Али, взяла свою порцию, без интереса поддела вилкой тоненькую лапшинку, вяло укусила ее. Да уж, темперамент человека можно определить по тому, как он ест. Не переставая мерно жевать, словно священная корова на улицах Дели, Али отодвинул от себя пустой стаканчик, потянулся за шоколадкой, разул ее и вставил в рот. Его зубы работали в среднем экономном режиме, как электрическая мясорубка. Шоколадка постепенно исчезала между маслянистых губ.
– Мы тебя расстреляем, – скучным голосом произнес Фобос. – Толку от тебя никакого. А ешь ты много.
Я в это время подносил вилку ко рту и замер, мысленно спрашивая, уверен ли, что эти слова произнесены не в мой адрес. Поднял на Фобоса глаза, наполненные радостными планами на будущее. Фобос, выпуская изо рта дым, смотрел на тлеющий кончик сигареты. Я оглядел стол. Все были заняты едой.
От невеселых перспектив у меня пропал аппетит. Заявления подобного рода всегда нуждаются в объяснении, в толковании с указанием мотивировки. Фобос же ничего не пояснил. Я отставил от себя стаканчик, исподлобья глядя на Фобоса. Если капитан не шутил, то в ближайшее время мне предстояло крепко побороться за свою жизнь. А это лучше делать на пустой желудок.
– Ничуть не сомневаюсь, – сказал я, сплевывая на пол горошину черного перца, – что вы искренне намерены это сделать. Но… но как бы потом вам не пожалеть. Это решение хорошо продумано?
– Оно просто выстрадано всеми нами! – заверил Пацан, глядя на мой шоколадный батончик одним глазом, как хамелеон на муху.
Безропотная солидарность команды настораживала меня. Я еще раз оглядел стол в надежде поймать хоть один сочувствующий взгляд, но тщетно! Фобос, вынесший приговор, дымил сигаретой, распуская вокруг себя мутные облака. Али перекручивал своей мясорубкой весь оставшийся на столе хлеб. Пацан не отрывал взгляда от моей шоколадки и, должно быть, мечтал о том, чтобы меня расстреляли до того, как я ее съем. Даже хрупкая Эльза, это самое миролюбивое и беззлобное существо на судне, не выказывала никакого сострадания ко мне и продолжала устало покусывать лапшинку. Что за люди! Дай им волю, они сожрут скатерть, потом стол и диван! Но пусть жрут! Уж меня-то им не слопать. Подавятся!