Я понял, что ему еще не доложили про гибель Полякова. Наверное, не сочли нужным расстраивать мэра перед последним, самым решительным выступлением в прямом эфире. Я с ужасом ожидал, что мэр спросит меня, созвонился ли я с командиром отряда, но Александр Ильич, отставив недопитую чашку, торопливо произнес:
– Показывай, что привез? Если что-то дельное, то мы еще успеем изменить текст и вмонтировать в мое выступление ролик… Хотя (он посмотрел на часы, нахмурился и покачал головой) до эфира осталось тридцать минут. Ну? Где? Давай, показывай!
Я давился собственным стыдом. Пожав плечами, отчего секретарский пиджак предупредительно треснул нитками, я ответил, что кассету должны подвезти с минуты на минуту.
Мэр всплеснул руками и разочарованно произнес:
– Нет, чуда не произойдет. Я уже тебе говорил, Вацура, что ты занимаешься не своим делом. Тебе надо идти в правоохранительные органы и работать там с честью и совестью… – Мэр нацепил на нос очки и придвинул к себе несколько страничек с отпечатанным текстом. Кажется, я больше не интересовал его. – Так, посмотрим еще разок… Вот это место, – он постучал пальцем по тексту, – мне не нравится…
Секретарь с одной стороны и женщина с лошадиным лицом с другой тотчас подсели к мэру и склонились над пальцем шефа.
Я ходил по комнате, дергая себя за волосы и поглядывая на большие круглые часы с фирменным логотипом телестудии в виде закрученной в спираль волны, на которой сидела маленькая лодочка с треугольным парусом.
– Ну что это? – с возмущением говорил мэр и нарочито веселым тоном зачитал: – «Нам известно, что Сичень, используя свои связи, поставил на должность начальника городского управления МВД полковника Дзюбу, при попустительстве которого правоохранительные органы опутала сеть коррупции…» Ну что это? У нас есть какие-нибудь факты, цифры?
– О коррупции и так все знают, – заметила женщина, похожая на лошадь.
Мэр хлопнул ладонью по столу и взглянул на меня, словно я был единственным, кто разделял его позицию.
– И так все знают! – воскликнул он. – Все нуждается в доказательстве, мои дорогие! Все надо подтверждать фактами и цифрами! Почему я должен объяснять вам это за двадцать минут до эфира? Да с вами, голубчики, мы не то что выборы в мэры провалим! Нас с вами даже старшими по подъезду не выберут!
Он отшвырнул листочки от себя и откинулся на спинку дивана.
– Это пустые слова, которые избирателю уже набили оскомину, – добавил он, и лицо его стало унылым и печальным.
Некоторое время в комнате было тихо. Мэр погрузился в свои невеселые раздумья, а секретарь с лошадью, толкаясь головами, смотрели в текст выступления и недоуменно шевелили бровями. Мэр вдруг вспылил и почему-то перенес весь свой гнев на меня:
– Ты позвонил Полякову?! Я для чего тебе дал его телефон?!
Я не был готов к этому вопросу в той же степени, в какой мэр не был готов узнать правду.
– Его расстреляли вчера вечером милиционеры, – спокойно сказал я.
Мэр вскочил с дивана в необыкновенном возбуждении.
– Расстреляли? Милиционеры расстреляли командира отряда специального назначения? Вот! Вот до чего мы докатились! Без суда и следствия Сичень убирает неугодного человека! И этот случай и есть тот самый факт, которого нам так не хватает!
– Сейчас вставим, – покладисто согласилась лошадь и стала ковырять карандашом между строчек текста.
– Что у тебя за материал? – хмуро спросил мэр у меня. Вряд ли он надеялся на меня, просто уже не хотел разговаривать со своими помощниками.
Я рассказал ему, как у себя в кабинете, перед телекамерой, Дзюба заставлял меня давать лживые показания против художника Селимова.
– И где же эта пленка? – сотрясал комнату своим громоподобным голосом мэр.
– Должна быть, – едва разжимая зубы, произнес я.
– Должна! – злобно передразнил мэр и даже замахнулся на меня рукой. Была б у него в руках сабля – располовинил бы он меня, и рука б его не дрогнула. – Все у вас должно где-то быть, но ни хрена нет! Не стой, Вацура, не стой! Ищи свою пленку! Из-под земли выкопай ее!
Он глянул на часы, и лицо его мучительно скривилось.
– Поздно! Поздно! Поезд ушел. Вот и будете жить с этой продажной милицией, которая выворачивает вам карманы, с этими ХЕБами, с этой проституточной швалью, и жены ваши на панель пойдут, и детей своих от всей этой развратной гнили не убережете! А я умываю руки! С меня довольно!
И он широкими шагами вышел из комнаты. Секретарь посмотрел на меня красными, полными гнева глазами.
– Все из-за вас! – прошипел он. – Чуяла моя душа, не надо было вас подпускать к нему!
– Просто кто-то считает себя очень умным, – добавила лошадь, не отрываясь от чтения, – а мы здесь вроде как козлы и ничего делать не умеем. У меня тоже, может быть, дома сто видеокассет с компроматом лежит…
Я швырнул пресс-секретарю пропуск.
– Распишись! – сказал я. – Я ухожу.
– И надо было вам мутить воду перед самым эфиром? – назидательно произнес секретарь, ставя время и расписываясь на пропуске. – Своим делом заниматься надо. Качаете мышцы – вот и качайте. А в политику не лезьте. Это тонкая материя, не для простых смертных…
Опрокинув стул, я вышел из комнаты, но на пороге остановился, сделал резкое движение руками, словно обнял кого-то невидимого, и пиджак с треском лопнул по шву на спине. Сорвав пиджак с себя, я швырнул его секретарю.
– Держи свою хрупкую материю!
В темном коридоре, заблудившись в поисках выхода, я чуть не сшиб с ног какого-то женоподобного юношу с папкой под мышкой, потом забрел в монтажную, а там все замахали на меня руками и показали куда-то в третью сторону. Наконец я добрался до двери, ведущей на выход, но тут услышал, как меня окликнул мэр.
– Вацура! Иди сюда! – шепнул он из темного закутка и махнул мне рукой.
Я вернулся. Мэр уже стоял перед затемненными стеклянными дверями студии, и вокруг него суетились гримеры и техники, которые напудривали его лицо и вставляли в лацкан пиджака микрофон.
– Я буду в эфире сорок минут. Ровно сорок, и ни минуты лишней, – сказал он вполголоса, чуть приседая, чтобы гримерша могла дотянуться кисточкой до его лба. – Если тебе подвезут кассету, то отдай ее секретарю, а мне знаком покажи, что материал есть. Я тогда прокомментирую его…
Люди, окружающие мэра, вдруг расступились, стеклянная дверь раскрылась, и из студии вышел Сичень в сопровождении Дзюбы. Сичень выглядел не таким лощеным, как на фотографиях, и все же его физиономия рдела от самодовольства и величия. Увидев мэра, он высокомерно усмехнулся и руки не подал. Дзюба, который волчком кружился вокруг своего хозяина, наступил мне на ногу и лишь тогда узнал меня.
– О-о-о! – воскликнул он, и глаза его восторженно заблестели. – Какие люди! – Дзюба даже сделал порыв обнять меня, но удержался. – Это очень хорошо, что ты здесь! – Он глянул на мэра, которого уже пригласили в студию, оценил обстановку и сладким голосом добавил: – Очень хорошо. Значит, доверенное лицо? Превосходно. Что ж, скоро свидимся. Нам есть о чем с тобой поговорить.