– Слушаю!
– Это я! – раздался безжизненный голос Эли. – Я уже в Ницце. Такой миленький отельчик! Балкон, вид на Лазурный берег…
– Извини, я сейчас на совещании у министра! – ответил Ворохтин, отключил телефон и посмотрел на часы. Без четверти десять!
Он вылетел из машины с такой скоростью, словно «Скорая» везла его в психушку. Опоздал! Главное действо, развернутое на берегу, уже подходило к концу. Машина с глухим металлическим фургоном и красным крестом на борту задним ходом въезжала на причал. Четверо мужчин выгружали из пришвартованной моторки завернутое в одеяло тело Лены. Центр этого кадра занимал Саркисян. Он медленно шел на камеру и с глубокой скорбью в голосе говорил в микрофон:
– …Сегодня ночью осиротел Первый остров. Игра снова демонстрирует свой крутой нрав, снова убеждает в своей жестокости и беспощадности. Она не выбирает себе жертву. Комок в горле застревает от мысли, что трагическая случайность, досадная нелепость лишили жизни единственную женщину, осмелившуюся бросить вызов природе… И я обнажаю голову и склоняюсь перед мужеством этой хрупкой женщины…
Сегодня Саркисян был явно в ударе и даже выдавил из своих глаз слезы. Дождавшись, когда Чекота выключит камеру, он надел кепку и снова превратился в главного режиссера и автора программы, энергия которого хлестала через край, словно лава из жерла извергающегося вулкана.
– Снимаем погрузку тела в фургон! Крупным планом показать руку, выглядывающую из-под простыни. Еще крупнее – кольцо и облупившийся на ногтях лак… Пожалуйста, всем покинуть причал!
Последняя команда относилась и к Ворохтину, который стремительной походкой шел прямо на Саркисяна. Едва не сбив его с ног, Ворохтин схватил главного режиссера за воротник куртки.
– Ты когда прекратишь кощунствовать?! – не в силах сдержаться, крикнул Ворохтин. – Почему ты разрешил вывезти тело с острова?! Где милиция?!
– Ты чего разорался? – подчеркнуто спокойно произнес Саркисян, часто моргая, отчего его пушистые ресницы качались, словно опахало. – Никто не кощунствует. Мы глубоко скорбим, и миллионы зрителей вместе с нами. А милиция уже давно здесь!
Он улыбнулся и кивнул на берег. За пластиковым столом, на который падала тень от большого красного зонта с надписью «Робинзонада», завтракали два молодых человека в милицейской форме. Бутылка армянского коньяка торчала посреди стола, словно гора Арарат. За горками зелени невозможно было увидеть стаканы. У мангала, источающего ароматный дымок, суетился Гвоздев. Видать, шашлыки уже подоспели, и студент снял с жара четыре тяжелых шампура. Стараясь не задеть раскаленными пиками дорогих гостей, он аккуратно и торжественно разложил угощение по тарелкам, присыпал колечками сырого лука и полил сверху кетчупом.
– Кстати, они интересовались тобой, – с каким-то скрытым смыслом произнес Саркисян и, казалось, вмиг забыл про Ворохтина. – Все готовы? Мотор! Начали!
«Если интересовались, значит, легче будет начать разговор!» – подумал Ворохтин и направился к милиционерам. Подойдя, он представился. Они, видно, ждали его и немедля проявили настораживающее радушие. Один из них, старший лейтенант, кивнул и придвинул стул, приглашая Ворохтина сесть за стол, а другой, сержант, щелкнул пальцами, призывая Гвоздева обслужить гостя как положено.
Торопливо жуя, чтобы не испытывать помех в предстоящем разговоре, старлей наполнил до половины стакан, стоящий перед Ворохтиным, и предложил тост: «За общее дело!» Милиционеры выпили, будто не замечая, что Ворохтин к стакану не притронулся. Гвоздев с иезуитской улыбкой подал Ворохтину тарелку с шашлыком.
– Мы сотрудники местного РОВД, – сказал старший лейтенант, хитроумно сплетая пучок зелени. – Моя фамилия Зубов. Саркисян сказал, что ты первым обнаружил труп женщины и в связи с этим высказал беспокойство.
Ворохтин подтвердил. Сержант, орудуя во рту зубочисткой, сокрушенно покачал головой и произнес: «Жестокая игра! Жестокая…» Он уже насытился и расслабленно откинулся на спинку стула. Зубов, проворно работая ножом и вилкой, отчего не мог поднять взгляда, спросил:
– И что тебя насторожило?
– Все это показалось мне очень странным.
– Что – все? – уточнил Зубов.
– Она напоролась на сук, а потом каким-то невероятным образом сняла себя с него.
Старлей в это мгновение снимал с шампура кусочек мяса и, уловив неприятную ассоциацию, брезгливо положил шашлык на тарелку. Сержант, демонстрируя свой богатый опыт, сплюнул, швырнул зубочистку на траву и сказал:
– Поработал бы ты с нами, не такое бы увидел!
– Я пять лет работаю в спасательном отряде, – ответил Ворохтин. – И тоже многое видел. С такой глубокой колотой раной человек погибнет практически мгновенно.
– Что еще тебе показалось странным? – спросил Зубов. Радушное выражение на его лице постепенно уступало место выражению злой иронии.
– Я нашел след ее обуви. Незадолго до своей смерти она шла шатаясь. Можно сказать, едва держась на ногах.
Старлей и сержант переглянулись.
– Ты пришел к такому выводу на основании следа ее обуви? – уточнил Зубов.
– Да.
– Извини за любопытство. Ты по образованию криминалист?
– Нет, по образованию я врач.
– А зачем тогда пытаешься с умным видом говорить о вещах, в которых разбираешься, как мартышка в очках?
Зубов уже не скрывал своей неприязни.
– Ладно, бог с ним, со следом, – как бы признавая правду милиционера, ответил Ворохтин. – Но как объяснить то, что ракета, запущенная из-под огромной сосны, не задела ни одной ветки и взлетела в небо вертикально?
– А как она еще должна была взлететь? – спросил сержант.
– Как угодно, но только не вертикально. Малейшее соприкосновение с веткой сразу бы изменило траекторию полета. Скорее всего, ракета вообще не вырвалась бы за пределы кроны.
– И об этом должен судить специалист по трассологии! – все более раздражаясь, сказал Зубов. – Успокойся, спасатель. Делай свое дело, а в чужой огород не лезь. Я же не берусь судить о геморрое или шизофрении! Все это бред! Понял? Бред!
Ворохтин внимательно посмотрел на Зубова, потом перевел взгляд на сержанта:
– Может, мне написать заявление?
Зубов поднял глаза и чуть прищурился:
– Заявление? А о чем, интересно знать, ты хочешь заявить?
– Я уверен, что гибель Лены – это не просто несчастный случай.
– А что же? – насмешливо уточнил Зубов.
– Убийство.
Сержант присвистнул. Старлей усмехнулся:
– Пора нам, Коля, уходить на пенсию. Видал, какой Шерлок Холмс на нашу голову свалился!
Сержант, покачивая стаканом с коньяком, пристально смотрел на Ворохтина.
– А я, кажется, понимаю, почему господин спасатель так переживает, хочет писать заявление, раздувает шумиху, – произнес он. – Не потому ли, что чувствует свою вину и боится наказания?