– Да что случилось?!
– Да «духи», «духи»! – задохнувшись, выпалил Глезденев. – Идут внизу «духи», понимаешь? На «духов» нарвались!
– Ну и кого-то шлепнули? – Взводный стоял рядом и еле ввернул вопрос.
– Двоих завалили!
– Ну и где они, что с ними? Документы, деньги забрал? – поинтересовался Раскатов.
– Оружие вот подобрал, а деньги и документы – ребята разберутся…
– Ну, конечно, – хмыкнул я. – Концов не найдешь!
Втроем вышли за дувал, потом спустились вниз, пошли по руслу реки. По дороге Глезденев пришел в себя, стал рассказывать спокойно и обстоятельно:
– Шли мы этой дорогой, затем – по руслу. И тут мне что-то тревожно стало, то ли тишина подозрительная, то ли что… Не по себе как-то, предчувствие, что ли… Дай, думаю, сойду на тропинку, которая у воды была. Только на тропинку ступил, еще метров двадцать прошел за поворот – там русло реки широкое такое, весной река разливается, а сейчас воды мало… Вдруг прямо на меня по руслу реки идут четыре человека, все обвешанные оружием, в чалмах. Я сразу подумал, что это ребята из отряда самообороны. Раньше много таких видел и сейчас как-то не подумал, что могут быть душманами. «Эй, рафик, товарищ!» – кричу первому, который в метрах тридцати от меня. Тот увидел – и растерялся… Сам я шел впереди, отделение с Антоничевым отстало метров на пятнадцать – как раз были за поворотом.
Тут «товарищ» опомнился, скидывает автомат – и в меня очередью…
К счастью Глезденева, очередь прошла мимо. Как рассказывали потом десантники, он настолько опешил от неожиданности, что только после выстрелов пригнулся и упал за дерево. Он залег и лихорадочно, ничего не понимая, пытался непослушными руками снять автомат с предохранителя, наконец, сорвал его вниз, передернул затвор, загнал патрон в патронник – и снова назад затвор. Естественно, патрон вылетает, в растерянности снова рвет назад затвор. Зациклило…
Но тут же выскочили из-за поворота Антоничев и Скосарев. Виталий скинул с плеча пулемет и дал длинную очередь. Двое из четверых тут же свалились замертво, третьего зацепило, и он с помощью товарища успел скрыться. Потом обнаружили его долгий кровавый след на земле.
Убитых осмотрели, обыскали. Это были молодые, лет двадцати, парни. Ровесники десантникам. Видно, были посланы в разведку. Да вот не дошли… При них обнаружили различное снаряжение, фонарик, гранаты американского производства.
А Глезденев все возвращался и возвращался к подробностям этой короткой стычки. Он был на волосок от смерти, пережитое потрясло его, и он, по-прежнему сбиваясь, стараясь перебороть дрожь в голосе, все хотел выговориться:
– Опомнился наконец – и как шарахнул им вдогонку!
Донских же в это время испытывал иные чувства, иные дела и мысли занимали его – политотдельские.
– И что – ни денег, ни документов? – культурно, но настойчиво интересовался он. Знал по опыту, что документы при случае подносили командиру – может, представление к награде напишет. Причем если результат был коллективным, то право пользоваться трофеем предоставлялось «старикам». Ну а деньги, естественно, исчезали безвозвратно…
– Нет, ничего не было, – с честным лицом заверял сержант.
– Ну, ладно, ребята, все понятно. Не надо больше ничего говорить, – он усмехнулся, подумав про себя: черт с ними, не обыскивать же…
Одного убитого уже успели сбросить в воду с напутствием:
– «Дух» поганый, плыви себе!
Донских увидел, сердито распорядился:
– Не надо, ребята, вытащите его. Труп начнет разлагаться, через день вздуется, и вы потом сами будете пить эту воду.
Десантники переглянулись и, ругнувшись про себя, полезли вытаскивать, подхватили, выволокли мертвеца за ноги, бросили на камни.
Потом вернулись в дом, собрали взвод, проверили людей. Рокотов по рации доложил ротному обстановку, сказал, что случилось. «Возвращайтесь!» – приказал Лесняков, доложил наверх и запросил вертолеты. Через некоторое время в сторону ущелья на ракетно-бомбовый удар вылетело звено вертолетов…
Заключительную главу «Хлеб десантника» Глезденев назвал «Величие и мудрость дружбы». Вернувшись из боев, увидев кровь и грязь войны, суровость и непримиримость воюющих людей, казалось бы, навсегда ожесточившихся душой, он, наверное, долго думал и размышлял о том, откуда эти люди – десантники, танкисты, летчики – черпают силы в тяжелых испытаниях? И он отвечал: если по-честному, без дураков, без лживых фраз о глубоких чувствах ответственности, готовности, любви и т. п., то самое верное, эти силы – в войсковом товариществе и фронтовой дружбе.
Друзья, приобретенные в тяжелых испытаниях, – друзья навсегда. И цену этой дружбы не измерить ничем. Поэтому у десантников особое отношение друг к другу, к тем, с кем они делят свой хлеб солдата Отчизны. …На учениях случается всякое. Бывает, что и техника не выдерживает нагрузок, ломается. Вышла из строя боевая машина десанта и у нас. Гвардии майор В. Иващенко отбуксировал ее до района сосредоточения и, как и всякий специалист, прибывший в эти края служить недавно, волновался за исход ремонта. Но напрасно: на стоянке техники его уже поджидал коллега из другого подразделения – гвардии майор В. Ломакин. Откуда только узнал о случившемся? Вдвоем они быстро нашли причину поломки машины… И я уверен, Иващенко радовался не столько восстановленной машине, сколько чувству приобретения нового друга.
На этих же учениях десантники Романа Карпова были «обстреляны» с дальних гор. Зенитчики открыли ответный огонь, и их сразу же поддержали минометчики Александра Солуянова. …Мы расположились на берегу реки. И то ли от ярко светившего солнца, то ли от талого запаха воды, напоминавшего среднюю, «речную» полосу России, то ли от удачно складывающейся боевой обстановки, разговорился почти всегда молчавший, обстоятельный во всех поступках гвардии майор Алексей Сорокалетов.
– Понимаете, – говорил он, – у меня ведь жена в больнице лежит. И рядом с ней никого, представляете, ну никого нет. Нет у нее родных.
Алексей жарил рыбу, выловленную Сашей Юрмановым, рукавом прикрывал лицо от огня, и получалось, будто жалуется на судьбу. Но он не жаловался.
– Если б рядом не друзья, я сдал бы уже давно…
А я вспомнил другое. Замполит соседнего подразделения гвардии майор Виктор Голубь второй раз попал в госпиталь и в это же время перестал получать от жены письма. Письма, которыми здесь держат связи с большим миром и по существу живут. «От письма до письма», – говорят десантники.
Голубь переживал. «Виктор осунулся, совсем почернел уж», – передавал мне в то время один наш корреспондент, побывавший в десантной части.
Почувствовали друзья, что у офицера рана еще и на сердце. И излечить ее, к сожалению, намного труднее – нет еще таких, «сердечных», лекарств. Но молчаливая мужская поддержка немногословного Владимира Мартьянова, неунывающего Владимира Грушина заменили те лекарства Виктору…