– А в ней, – я кивнул на палатку, – не уверены? Вы думаете, она способна выстрелить в спину?

– Увы! Я думаю, что Валери при определенных обстоятельствах может это сделать.

– Низами Султанович! – Я сделал паузу и выразительно посмотрел в его глаза. Мне захотелось его проверить еще раз. – Валери удивляется моей патологической несообразительности. Я же, в свою очередь, удивляюсь тому, как странно вы подошли к подбору компаньонов. Один жадный и жестокий человек, вторая способна предать. О чем вы думали раньше?

Адвокат покачал головой.

– Опять, опять все не так! Ну я ведь уже вам говорил! Не я, а Валери подбирала себе компаньонов. Она нашла меня, а Глеб – картавого. У него дача недалеко от приграничной зоны, несколько охранников, оружие, снаряжение. Ко всему прочему он свободно владеет дари, отличается прекрасными физическими данными, и Глеба, естественно, это подкупило.

– А почему вы говорите «владеет», «отличается»?

– А вы предпочли бы говорить о нем в прошедшем времени? Но как говорили вы, когда воевали, о людях, тела которых не были найдены?

– Вы думаете, что картавый жив?

– Я буду предполагать это до тех пор, пока своими глазами не увижу его труп. Пока же вы нашли труп мальчика.

– Вы думаете, что это сделал картавый?

– А вы так не думаете? – Рамазанов приподнял брови.

– Допустим, что он жив-здоров и вчера утром бродил по берегу. Но, кроме него и отары, там же были еще три человека.

– Ах, вот в чем дело! Значит, вы подозреваете меня или Валери.

Мы замолчали. Адвокат помешивал плов, я смотрел на далекую горную вершину, самый кончик которой еще горел оранжевым светом, словно раскаленный в печи меч, лежащий на наковальне.

Глава 27

Ночью было холодно, палатка содрогалась от порывов ветра, и колышки, укрепленные булыжниками, чудом выдержали такой напор непогоды. Валери лежала у круглого окошка, которое было закрыто куском плотной ткани на липучках, но все же оттуда тянуло, и во сне она прижималась ко мне, в итоге к утру я лежал чуть ли не в обнимку с адвокатом, а Валери – едва ли не на мне.

Вставать не хотелось, хотя через щели закрытого окошка уже пробивался молочно-белый свет. Немного ныли спина и ноги. Из-под полуприкрытых век я наблюдал, как Рамазанов вылезает из мешка, вынимает из карманов палатки бритвенный прибор, помазок и тюбик с кремом. Какая глупость, подумал я, носить бороду и каждое утро ее подбривать.

Вжикнула «молния», он вышел наружу, и еще несколько минут я слушал, как гудит примус, звякает посуда. Затем полог палатки отошел в сторону, и я снова увидел адвоката. Он смотрел на меня, но я продолжал притворяться спящим. Рамазанов, стараясь не шуметь, взял мой горный ботинок и исчез. Через минуту так же беззвучно он вернул его на место.

Интересно, подумал я, что это еще за манипуляции с обувью? Я привстал, выехал из спальника, взял ботинок и на всякий случай посмотрел внутрь, потряс его, после чего надел.

– Вы уже проснулись! – сказал адвокат, когда я высунулся наружу. Он сидел, склонившись над зеркальцем, закрепленным на плоском камне, и старательно намыливал свободную от бороды часть щек и шеи. – Будите нашу даму, кофе вот-вот будет готов.

Река, узкие полоски берегов, песчаные отмели и кустарники, видом которых мы любовались вчера вечером, исчезли, словно их никогда и не было. Исчезла и сама земля, покрытая сверху толстым слоем облаков, и теперь казалось, что из матово-белого моря, которое разлилось до самого горизонта, торчат островки гор.

Я почувствовал себя Робинзоном, угодившим на необитаемый остров.

Адвокат, бреясь, поглядывал на меня, словно ожидал вопроса. Я не стал долго испытывать его терпение.

– Низами Султанович, вы хотите поменяться со мной обувью?

– Простите? – не сразу понял он.

– Я хочу сказать, что вам, наверное, нравятся мои ботинки.

– А-а, вот о чем вы! – Он усмехнулся, прополоскал бритвенный станок в кружке и принялся промакивать щеки полотенцем. – Я не хотел вас будить и все выяснил сам.

– Что же вы, интересно, выяснили?

– С противоположной стороны скалы вы, конечно, видели снежный сугроб?

– Конечно, видел.

– Сегодня утром я обнаружил там следы с необычным рисунком протектора. Мне показалось, что их оставил… м-м-м… кто-то чужой.

– Но ларчик открывался просто! – Я смотрел на адвоката и не мог сдержать усмешки.

– Да, следы оказались вашими.

– Было бы странно, если бы там не оказалось моих следов. Я вчера в самом деле ходил по снегу. И вы, по-моему, не могли этого не заметить.

– Видите ли, юристы не всегда верят тому, что даже очевидно. Всякая версия нуждается в доказательстве. Например, спросят вас, что вы вчера пили с Рамазановым? Вы скажете: спирт. А я на вашем месте ответил бы: прозрачную жидкость с запахом спирта.

– Так сложно?

– Да, немного сложнее, но зато исключается ошибка, которая, скажем, в криминалистике может сыграть роковую роль в судьбе человека.

– Может быть, охотно верю. И все-таки у меня складывается впечатление, что вы усиленно строите себе алиби, внушая мне, что где-то недалеко от нас пасется картавый.

Адвокат откинул полотенце в сторону. Вывести его из себя, насколько я понял, было весьма трудно, но сейчас у него было уже не то настроение, с которым он встретил меня.

– Вы для меня, уважаемый господин Вацура, – не судья. Я не собираюсь оправдываться перед вами и, как вы говорите, строить себе алиби. Мне ровным счетом наплевать на то, что вы думаете обо мне. Вчера вечером мы с вами пришли к однозначному выводу: каждый из нас свободен и волен распоряжаться самим собой по своему усмотрению. Но мы пришли еще и к другому выводу, что нуждаемся друг в друге. Так давайте строить наши отношения, основываясь на законе целесообразности.

Он выплеснул мыльную воду из кружки, протер ее платком и с еще большей запальчивостью добавил:

– Да поймите же вы, что у меня не было никаких причин убивать мальчишку! Что вы, в самом деле, зациклились на этом!

Могу представить, подумал я, как ему хочется треснуть меня чем-нибудь тяжелым по голове. Но не может. Сейчас – цветочки. Ягодки начнутся тогда, когда мы найдем баулы.

Из палатки показалась лохматая голова Валери. Стоило мне только взглянуть на нее, как в душе сразу становилось чисто и ясно; я сразу забывал о всех проблемах, жизнь представлялась идиотски счастливой, и в голову валом ломились бредовые мысли о кругосветном путешествии на яхте и детях, которые будут плодами нашей любви.

– Ку-ку! – сказала она. – Я всю ночь дрожала от холода, а ты даже не попытался согреть меня.

– Я бы согрел, – ответил я, – но ты не выпускала из рук автомат. Кстати, он до сих пор у тебя заряжен.