Он подтащил связанную по рукам и ногам Валери к обрыву. Я видел только ее глаза, потому как рот ее был туго стянут шарфом; огромные глаза отражали бледный диск луны. Она смотрела на меня с немым вопросом, будто хотела спросить: «И ты даже не сделаешь попытки спасти меня?» Картавый выпрямился, поставил ногу ей на живот.
– Полет не во сне, но наяву! – объявил он. – Исполняется впервые! Слабонервных прошу покинуть зрительный зал.
Я сделал шаг назад, не сводя глаз с картавого, опустил руку вниз, ухватил лямку своего рюкзака, рывком вырвал его из снега и взвалил на плечо.
– Ты чего, динозавр?
Я шагнул к обрыву и встал на самой его кромке. Картавый поднял автомат и нацелил мне в грудь. Ветер норовил столкнуть меня вниз. Ощущения высоты не было, потому как пропасть была наполнена чернотой ночи, и я не видел ни отвесной стены, ни далекого дна.
– Ты спутал, динозавр, – сказал картавый. – Это рюкзак, а не парашют.
Меня шатало от напряжения. Ботинки медленно ехали по наледи, я расставил ноги шире, чтобы не сорваться раньше, чем прыгну вниз по своей воле.
– Слушай меня, – сказал я спокойно и сразу же понял, что картавый поверит каждому моему слову. – Я уже не слишком ценю свою жизнь, а потому долго торговаться с тобой не намерен. Если ты сбросишь ее вниз, я прыгаю следом. Автомат, которым ты меня смертельно напугал, лишь ускорит развязку. Но запомни: в этом рюкзаке пятнадцать миллионов долларов. Сейчас ее жизнь для тебя стоит столько же.
Картавый недолго смотрел на меня, будто смысл моих слов еще не дошел до него. Потом сел в снег, усмехнулся.
– Но ты от краешка все же отойди, – сказал он, – а то ненароком уронишь рюкзачок. Я, так и быть, пока не буду десантировать вниз твою красавицу.
– Развяжи ее, и пусть она подойдет ко мне.
– Вах-вах, мне уже приказывают!
Я нарочно поскользнулся, взмахнул рукой, хватаясь за воздух, и едва устоял на ногах.
– Да отойди от края! – заорал картавый. – Точно свалишься, придурок! Придется потом за рюкзаком вниз идти.
– Не придется, – ответил я, отщелкнул замки клапана и откинул его. Теперь, если я в самом деле свалюсь, пакеты с порошком разлетятся по всему заснеженному склону под стеной.
– Хорошо, – согласился картавый, достал из кармана нож, расчехлил его, перерезал веревки, которыми были связаны руки и ноги Валери, и сорвал с ее лица шарф.
– Помоги ей встать.
– Чего? – протянул картавый. – А может, еще…
– Помоги ей встать, ублюдок! – страшным голосом закричал я, наклоняясь в сторону обрыва.
– Точно прыгнет, придурок, – забормотал картавый и протянул Валери руку.
Она медленно поднялась на ноги, шагнула ко мне и, упав передо мной на колени, крепко обхватила меня руками за талию.
Адвокат все это время стоял спиной к нам, прижавшись лицом к каменному сфинксу, выпирающему из снега, как позвонок гигантского доисторического ящера.
Наверное, это была самая гадкая ночь в моей жизни. И не только потому, что до рассвета мы просидели за скалой, укрываясь от ледяного ветра, и Валери продрогла так, что не могла сдержать дрожь даже в моих объятиях, и адвокат ныл, не переставая, больше от страха и тоски, чем от боли в руке. Гадко мне было оттого, что я чувствовал себя униженным и проигравшим по всем статьям. Такого я не испытывал даже на войне десять лет назад, когда потерял едва ли не половину роты.
Картавый оказался противником, достойным уважения – какие бы отрицательные чувства я к нему ни испытывал. Он был умным, хитрым и неплохо предвидел все мои попытки одержать над ним верх. Сейчас я должен был признать, что он оказался сильнее меня, что я недооценивал его и был слишком самоуверен.
Ветер трепал и присыпал снегом поваленную палатку. Под утро сильный шквал сорвал ее с хребта, легко выдернув колышки, и скинул с обрыва вниз. Она парила в воздухе как дельтаплан, и мы провожали ее взглядами.
Картавый был хмурым, злым и даже перестал отпускать свои плоские шуточки. Молча дернул стволом автомата, приказывая подняться и надеть рюкзаки, молча показал, чтобы адвокат начинал движение. Рамазанов не отдохнул за ночь, сил, по-моему, у него даже поубавилось. Без моей помощи он не смог надеть рюкзак, и пока он возился с лямками, ослабляя их, я успел незаметно скинуть из своего рюкзака еще пару пакетов и тщательно присыпать их снегом.
Мы прошли всего полчаса, как путь нам преградило обширное ущелье, разделившее хребет и плато. Картавый хотел сократить путь, погнав нас с шоссе прямо в гору, а оказалось, что этот маршрут намного сложнее и длиннее. Пока мы отдыхали и готовили на примусе кофе, картавый бродил по краю ущелья, глядя вниз и громко матерясь.
– Сейчас погонит назад, – предположил адвокат. Табак у него кончился, и он посасывал пустую трубку. На впалых щеках выросла щетина, под глазами легли синие тени. Адвокат выглядел совершенно больным человеком.
– Назад я не пойду, – ответила Валери.
Я молчал. Я не знал, как поступлю, если картавый в самом деле заставит нас спускаться к шоссе. Запас еды у нас закончился. Остался стакан бензина для примуса, пачка галет да несколько ложек кофе. Я никогда не жаловался на свое здоровье, в выносливости мне мог бы позавидовать атлет-марафонец. Но сейчас я чувствовал себя так, словно во мне сломался какой-то стержень, который составлял основу воли и силы. Я потерял надежду на быстрое избавление из этого двойного плена и уже не был уверен, что сумею обезоружить картавого. Работать на него я продолжал только потому, что мы как бы заключили между собой негласную договоренность: он гарантирует мне жизнь Валери, если я буду тащить рюкзак и не покушаться на него.
– Что это он там делает? – спросил адвокат, держа кружку обеими ладонями – так согревались руки.
Картавый сильными ударами молотка вгонял скальный крюк в щель между камней, затем навесил на него карабин с веревкой.
– Динозавр! – заорал он. – А ну, бегом ко мне!
Я продолжал пить кофе, словно не слышал ничего.
– Кирилл, – сказал адвокат, – не вынуждайте его снова готовить аттракцион со свободным падением.
– Вы боитесь за свою жизнь?
Рамазанов покачал головой.
– Уже нет. Я боюсь за вашу, – он кивнул на меня и на Валери, – жизнь. Вы мне нравитесь, и я хочу, чтобы из этой пакостной истории вы вышли живыми и невредимыми.
– Наверное, дело не в том, что мы вам нравимся, – предположил я.
– Динозавр, мать твою! – снова заорал картавый.
Я не отреагировал.
– Вы напрасно испытываете его терпение, – сказал адвокат.
– Кроме страха за свою шкуру, у каждого человека должна присутствовать известная доля чувства собственного достоинства… Но вернемся к теме, кто кому нравится. Я полагаю, что ваше страстное желание добра нам с Валери есть не что иное, как глубокое раскаяние в содеянном, в том, что вы втянули меня и позволили втянуть себя в эту историю?