– Сколько дашь? – тихо спросил незнакомец.
– Три тысячи, – ответил я.
Незнакомец молча раскуривал сигарету. Теплый ветер помогал раздувать малиновый уголек.
– А ты знаешь, что это очень опасно? – спросил незнакомец.
– Предполагаю.
На мой ответ он покрутил головой и тихо хмыкнул.
– Говоришь, ученый?
В его голосе сквозили насмешка и недоверие. Мне это не понравилось.
– Вот что, – сказал я ему. – Хочешь – вези, не хочешь – расстанемся. У меня нет желания трепать с тобой языком.
– Ладно, не горячись, – ответил незнакомец, попыхивая сигаретой. – Я с тобой не на каталки собираюсь, а в пасть к дьяволу.
Меня уже достал этот термин, словно взятый из дешевого американского боевика или из сленга какого-нибудь дикого племени папуасов. Я опустил голову, ожидая конкретного предложения.
– Ладно, – произнес незнакомец. – Будем считать, что договорились. Мои условия: деньги вперед. Это первое. И второе: если у острова что случится, я пальцем не пошевелю, чтобы спасти ваши жизни. Будем жить по закону шакалов – каждый за себя. Понял?
– Понял, шакал, – ответил я и, повернувшись, пошел в обратную сторону.
– Где ваши шмотки, ученый? – крикнул мне в спину незнакомец.
– У сто девяносто первой стоянки!
* * *
«Фарис», яхта незнакомца, который представился Луисом, представляла собой двухмачтовый кэч, сделанный из многослойного пластика, достигающий в длину почти семнадцати метров. Внутри, симметрично вдоль бортов, находились две жилые каюты, разделенные коридором, который с одной стороны упирался в носовой гальюн, а с другой – в кают-компанию с обустроенным в ее углу камбузом.
Прежде чем мы начали погрузку провианта, Луис потребовал, чтобы я с ним рассчитался. Мы спустились с ним в кают-компанию, и я при свете дежурного освещения отслюнявил ему тридцать стодолларовых купюр. Луис недоверчиво косился на деньги, несколько раз пересчитал их, а затем каждую проверил на свет.
– Влажные они какие-то, – недовольным голосом буркнул он.
– Просушишь на солнце, – ответил я.
– Не фальшивые? – зачем-то спросил Луис.
Мы загружались молча и торопливо, привлекая ночных патрульных, которые несколько раз проверили наши паспорта, а у капитана – удостоверение на яхту. Ника, угадывая приближение полицейских, таяла в темноте, а потом снова появлялась рядом с нами и тотчас принималась помогать нам.
– Иди домой, – говорил я ей, но разве существо, которое допустили к себе и накормили, может так просто уйти?
– Дожидаться рассвета не будем, – сказал Луис, стоя на корме и глядя в ночь. – Отправимся сразу же, как загрузитесь. Ночью фарватер свободнее.
– Все, девочка, прощай! – сказал Дик, хватаясь за последний ящик с бутылками. – Жди нашего возвращения, ладно? У меня на душе спокойнее будет от мысли, что меня кто-то ждет на берегу.
– Возьмите меня с собой, – шепнула мне Ника и дернула за рукав майки.
– Уходи, – ответил я ей. – Тебе еще жить и жить. Иди к подругам!
Я даже не заметил, как она растаяла в темноте.
Дик отвязал от причального кнехта швартовы и закинул их на палубу. Капитан запустил оба мотора, и вода между кормой яхты и причалом забулькала, задымилась, словно вскипела. «Фарис» медленно отчалил, мягко проскользнул между другими яхтами и вышел на ровную и гладкую поверхность бухты. На грот-мачте вспыхнули зеленая и красная лампочки. Нос яхты медленно поворачивался в сторону, устремляясь в узкий канал, соединяющий бухту с рекой Гуаяс. Подул прохладный ветер. Дорога к острову Комайо началась.
Капитан медленно вращал штурвал и, чувствуя наши с Диком взгляды, вовсю старался казаться этаким морским волком, который в море провел большую часть своей жизни.
– Если будем делать в сутки по сто шестьдесят узлов, – громко сказал он, – то через пять дней подойдем к острову… Правда, «Фарис» иногда любит шалить и дает большой крен, к тому же он неважно уравновешен… Я предупреждаю, чтобы вы знали: при сильных порывах ветра яхту трудно удерживать на курсе, и, чтобы ее вернуть, нам всем придется упираться в кокпит и ногами нажимать на румпель…
– Чего? – переспросил Дик.
Когда-то у меня была яхта, доставшаяся мне после развала феодосийского яхт-клуба. Маленькое суденышко с косым парусом и стакселем вынудило меня засесть за морские науки. Потому, в отличие от Дика, я понял, что сказал Луис, но тоже сделал вид, что знаю в яхте только мачту, зад и перед. Знание – сила, а силу до поры до времени лучше не демонстрировать.
– Понятно, – скривился в ухмылке Луис, бросив взгляд на наши недоуменные физиономии. – Первый раз выходите на яхте в море?
– Да! – кивнул я. – Первый!
– Это заметно… В общем, ничего руками не трогать, если что нужно – спрашивать меня.
– Где тут сортир? – тотчас воспользовался советом Дик.
– Иди вниз и по коридору в самый конец, – ответил Луис и перевел взгляд на меня. – А тебе что непонятно?
– Какую каюту ты нам дашь?
– Выбирайте любую, какая понравится. Но только спать будете оба в одной.
– Договорились, – согласился я. – Только мне непонятна еще одна вещь: ты собираешься крутить штурвал все пять суток? Или все-таки доверишь вахту нам?
– Как-нибудь без вас обойдусь, – после небольшой паузы ответил Луис.
На палубу поднялся Дик. По выражению на его лице я понял, что с ним произошел какой-то конфуз.
– Дверь никак не открывается, – произнес он и развел руками.
Луис вздохнул и покачал головой.
– На ручке есть кнопочка, – стал терпеливо объяснять он. – Сначала нажимаешь на ручку, а потом большим пальцем давишь на кнопочку. Понятно, ковбой? Не описался еще?
Вакуэро передернуло от такой фамильярности. Он вежливо постучал капитана по плечу и многообещающим тоном произнес:
– Так нехорошо говорить. Больше так не делай.
И снова спустился вниз. Я пошел следом за ним.
– Все я нажимал, – бормотал Дик, переходя через темную кают-компанию, в углах которой, словно спящие животные, стояли дутые кожаные диваны. – А если он собирается пять дней так с нами разговаривать, то все пять дней я буду бить его по физиономии.
На этот раз дверь в гальюн открылась. Прежде чем зайти, вакуэро заглянул внутрь, скользнул взглядом по унитазу, рукомойнику.
– Жить можно, – резюмировал он и закрылся.
Я остановился посреди коридора, между двух дверей, раздумывая, какую каюту выбрать. Как раз в этот момент яхта слегка накренилась влево, и я оперся рукой о левую дверь.
Судьба подсказывает, подумал я, заходя внутрь. Крохотный иллюминатор, через который едва пролезет голова, встроенный шкаф с полками, двухъярусная кровать со шторками, съемный пластиковый столик-откидушка, кресло и пара складных стульчиков – вот вся обстановка.