Я остановился у замерзшего фонтана с медным лебедем, из клюва которого летом должна вытекать вода, и повернулся к обиженному. Лера встала поодаль, воинственно приподняв обломок палки. Парень замедлил шаг, сжал кулаки и, распаляя себя самого, нервно закричал.
– Ты здесь новичок и должен вести себя тихо! – высказал он спорную мысль.
– Только притронься к нему пальцем! – пискнула Лера, потрясая обломком. Наверное, она думала, что выглядит очень воинственно. Мне нравится смотреть, как прозрачные девчонки, напоминающие ухоженных домашних котят, угрожают гориллоподобным мужикам. В этом есть нечто, вызывающее во мне умиление и безудержную щедрость. Я смотрел на парня, у которого чесались кулаки, на его оттопыренную мясистую нижнюю губу и думал, что с такой губой кулачных боев лучше избегать.
– Ты меня понял? Ты внял? – продолжал распаляться он, приближаясь ко мне.
Опасаясь, как бы Лера не кинулась на него со своей палкой, я попятился в сторону, тем самым перенося место выяснения отношений подальше от девушки. Все произошло очень быстро. Парень неуправляемым снарядом ринулся на меня и тотчас налетел на мой кулак. Я на всякий случай влепил ему еще пощечину и сразу понял, что имею дело с редкостным экземпляром агрессивного придурка, который почти невосприимчив к боли. Это очень опасное для него качество! Боль – это врачеватель, она необыкновенно точно, как ничто другое, дозирует степень агрессивности в человеке. Так вот почему он такой смелый!
Ответный удар я пропустил и прочувствовал челюстью его горячую энергетику.
– Ах, так?! Ах, так?! – зашлась в праведном гневе моя заботливая девочка и принялась колотить палкой по спине моего недруга. Но тот, как я и предвидел, не замечал, как старается объект его ревности, и снова подставил под мой кулак свое свирепое лицо. Я достал его двумя ударами – прямым и боковым, и мокро чмокнули губы парня, и спружинило под моим кулаком его ухо, и треснул на моей спине свитер. Он отшатнулся, зверея, и принялся молотить как ветряная мельница; я присел, ушел в сторону и хорошо припечатал его в челюсть. Тут он поскользнулся, тяжело упал на спину, и мне перепало несколько свободных мгновений, чтобы оттащить от него необыкновенно развеселившуюся Леру.
– Милиция! – вдруг неистово завопил парень. – Позовите милицию! Убивают!
Такой подлости я не ожидал. Парень понял, что не испортит мне настроения кулаками, и решил нагадить другим способом. Голос у него был звонкий, сильный, от которого аж мурашки побежали по спине, и я увидел, как в свете фонарей замерли какие-то люди, как из дверей клуба выбежали охранники… И что это мне так везет в последнее время на милицию? От судьбы не уйдешь? Нет уж, дудки!
Я схватил Леру за руку и кинулся в темноту парка. Мы неслись не разбирая дороги, как ошпаренные. Лера забыла выбросить свое грозное оружие и опасно размахивала им перед моим лицом. Перепрыгнув через какой-то забор, мы оказались на строительной площадке, посреди которой тянулся к луне недостроенный особняк под черепичной крышей. Там мы остановились, чтобы перевести дух. Я ждал, что Лера спросит, с чего это я так испугался милиции, если ничего противоправного не совершил, лишь дал отпор хулигану. Но она будто была осведомлена обо всех моих недавних перипетиях.
– Теперь тебе нельзя туда соваться, – сказала она, поворачивая меня спиной к себе. – Ого, какая дырища! Надо срочно зашить, а то расползется, и ты снова будешь голый, как туземец.
Я и без нее знал, что мне нельзя соваться в ночной клуб. Сколько сдачи дал мне бармен с сотни долларов? Кажется, восемьдесят. За такие деньги ночлег найти нетрудно. Но опять та же, что и в Минводах, проблема: в гостиницу нельзя.
Мы с Лерой думали в одном направлении.
– Тебе надо устроиться в гостиницу, – сказала она. – Хочешь, покажу одну? Там недорого и уютно.
– Гостиница отпадает, – ответил я. – У меня нет паспорта.
– Потерял?
– Можно сказать, что так… И вообще, не забивай себе голову моими проблемами. Давай я провожу тебя. Где ты со своим другом остановилась?
Лера не ответила, раздумывая о чем-то. Я рассматривал ее профиль, освещенный луной и отраженным светом ледников. Не хочет она показывать, где остановилась со своим другом. Может, и нет никакого друга? И нет сноуборда, и никто ее не знает на «райдерском тусе». Но что в таком случае она здесь делает? Много бы я отдал за то, чтобы забраться в ее мысли!
– Я придумала, – сказала она. – Мы пристроим тебя на частном секторе. Здесь почти в каждом дворе принимают постояльцев.
– За твое великодушие мне вовек не расплатиться, – сказал я.
– Расплатишься! – уверенно ответила Лера, не слишком, по-моему, вдумываясь в смысл слова. – Пошли, а то околеешь… Везет же мне сегодня на замерзших парней!
Мы вышли на улицу, скудно освещенную редкими фонарями. Если бы не было луны, нам пришлось бы держаться за руки, чтобы не потерять друг друга.
– А ты искал того человека? – тихо спросила Лера, глядя на светящиеся окна домов.
– Какого человека?
Ну да, я с опозданием понял, о ком она. И Лера не стала уточнять, потому как знала, что ее вопрос исчерпывающий. Нас ничего с ней не связывало, кроме того неуловимого человека, пассажира темной «девятки», убийцы и негодяя, который вот уже несколько дней распоряжался мною, как генерал солдатом. Она остановилась, повернулась ко мне. В лунном свете ее глаза казались наполненными ртутью.
– А зачем он вообще тебе сдался? – спросила она. – Разве у тебя были неприятности из-за одного звонка? Из-за маленького, совсем малюсенького звоночка? Я тебя подвела, да?
– А почему ты спрашиваешь?
– Я чувствую себя виноватой. – Она повернулась и пошла дальше. – Я часто чувствую себя виноватой. Это с детства началось. Родители отругают старшую сестру, а я плачу. Мне казалось, что все семейные ссоры происходят из-за меня…
Теперь настала моя очередь остановиться и повернуть девушку к себе. Не знаю, с чего это вдруг на меня нашло? Экспромт получился аляповатым и нелепым:
– А ведь тому мужчине, который сидел в темной «девятке», совсем не тридцать пять, а двадцать пять, – сказал я, склонившись над лицом Леры. – И лицо у него вовсе не узкое, а круглое, румяное, как спелое яблочко. И зовут его Антон Мураш. Так ведь?
– Какой Мураш? – с внезапным раздражением произнесла Лера, выдергивая локоть. – Что ты мелешь? Не знаю я никакого Мураша. И того, кто сидел в «девятке», тоже не знаю. Надоело!
Некоторое время мы шли молча. Наконец Лера остановилась у калитки, на которой висела жестяная табличка с неумело нарисованными на ней заснеженными горами и надписью: «Есть комната со всеми удобствами». Мы зашли во двор под хриплый лай цепного пса и остановились у порога веранды с тусклой лампочкой. Лера глянула на меня. Наверное, ей не понравилось, как выглядит мое лицо при свете лампы, и она примирительно поскребла ногтями мою ладонь.
– Не сердись, – шепнула она и постучалась в дверь. – Я в самом деле не знаю никакого Мураша. И в «девятке» сидел именно тот мужчина, которого я тебе обрисовала. Этот Мураш, может быть, совершенно недостойный тип, но не надо вешать на него то, чего не было.