Передо мной сидел глубоко несчастный, в мгновение постаревший человек, мужеством и молодецким безрассудством которого я когда-то так восхищался.
— Прошу тебя, — добавил он тише, не глядя мне в глаза, лишь нервно перекатывая в пальцах сигарету. — Не копай здесь ничего. Хочешь служить — служи. Я поставлю тебя на любую должность. Не хочешь — сегодня же расторгнем контракт, и я лично провожу тебя на самолет. Только не копай. Я дослужу, уеду отсюда в Россию — и тогда делай тут, что хочешь.
Мне не было его жалко. Этого человека, оказывается, я никогда не знал, и его судьба меня не затрагивала. Он был неприятен мне. Я встал, но Локтев неожиданно сильно схватил меня за руку. Казалось, что он до деталей повторяет те же движения, что и в первую нашу встречу за этим столом.
— Сядь! — громко сказал он своим прежним волевым голосом. — Я все-таки пока еще твой начальник, и хотя бы формально подчиняйся мне.
— Слушаюсь, — ответил я и снова сел.
— Что ты хочешь? — спросил Локтев.
Я понял его вопрос. Полковник предлагал мне сделку.
— Взамен чего? — уточнил я.
— Взамен того, что ты уедешь отсюда.
Я помолчал. Локтев выжидающе смотрел мне в лицо. Шел естественный процесс торга. Услуги, совесть, спокойная жизнь, амбиции, жажда мести переплелись между собой и породили странный симбиоз, ставший товаром.
— Я уеду через три дня, от силы — через пять. Но до этого ты дашь мне пять человек, отправишь на границу и дашь возможность, ни с кем не согласовывая свои действия, заниматься разведкой и поиском. Подчиняться я должен только тебе. И чтобы ни один начальник заставы, ни один ротный, комбат или клерк из штаба дивизии не указывали мне, что можно, а чего нельзя делать.
Локтев полулежал на столе, глядя на желтого верблюда с пачки сигарет.
— Нет, — глухо ответил он, не поднимая головы. — Это невозможно.
— Почему?
— Во-первых, такого подразделения по штатному расписанию не существует.
— Назначь его своим приказом.
— Это бред. Ты требуешь невозможного. Такие полномочия имеет только охрана президента.
— Ты пойдешь на доклад к командиру дивизии. Вот прекрасный случай рассказать ему о контрабанде, о базе по производству героина. И сразу же выдвигай предложение о создании спецгруппы по борьбе с наркобизнесом во главе с Вацурой!
Я сам рассмеялся своему же предложению. Локтев не разделил моего юмора.
— Бред! — повторил он жестче. — Командир дивизии отправит меня в госпиталь, чтобы убедиться, здоров ли я… Ты должен улететь немедленно, ни о каких спецгруппах не может идти и речи.
— Боюсь, мы не договоримся.
— Я тебя уволю.
— Это даже в какой-то степени развяжет мне руки.
— А если посажу? — Локтев слегка приподнял голову и посмотрел на меня исподлобья. Мне трудно было сказать определенно, плохая ли это шутка или хорошая угроза.
— За что посадишь, Володя?
— За то, что добровольно оставил поле боя. Знаешь, как это называется? Дезертирство в условиях войны. Вплоть до расстрела… Ну? Устраивает?
Нет, он уже не шутил. Он открыто угрожал. Пластиковый стаканчик лопнул в моей руке. Локтев лишь на мгновение прикрыл глаза, когда капли пепси-колы попали ему на лицо. Он провел рукой по лбу.
— Мог ли ты предположить тогда, десять лет назад, что у нас состоится такой разговор? — спросил я.
Локтев замер, лицо его исказила судорога боли, словно вдруг дала знать старая рана. Он понял, о чем я ему напоминал. Афганистан. Южный спуск с Саланга, где я волочил его с простреленной ногой по обочине, а за нами, чуть ли не обжигая пятки, текла река горящего бензина из пробитого трубопровода. Что бы он ответил мне тогда, если бы я был пророком и сказал ему, что десять лет спустя он будет угрожать мне тюрьмой?
Локтев вдруг застонал, закрыл лицо ладонями.
— Уходи, — сказан он глухо, не опуская рук. — Уходи и сделай так, чтобы мы никогда больше не встречались.
Я уже вышел на шоссе, когда Локтев неожиданно догнал меня. Он улыбался краешком губ, лоб полосовали волны морщин, взгляд блуждал, словно он следил за белкой, летающей с ветки на ветку.
— Да, я твой должник, — сказал он, как ни в чем не бывало. — А долг, как известно, платежом красен. Во-первых, я хочу, чтобы ты жил долго, а поэтому сегодня же подпишу приказ на твое увольнение. И во-вторых… — Локтев оглянулся и повторил: — И во-вторых. Я предвижу, что увольнение не остановит тебя, и ты все равно потащишься на границу, где стопроцентно поймаешь пулю. И поэтому хочу предостеречь тебя от лишнего и очень рискованного круга… Сырье, путь которого ты хочешь проследить от Пянджа, вывозят из приграничной зоны военными грузовиками с опознавательными знаками узбекского миротворческого подразделения. Ты его не выследишь никогда, потому что к машине тебя близко не подпустят. Наши посты такие машины не останавливают и не проверяют, хотя сигнал уже был… Там взаимная договоренность, и ее лучше не нарушать, потому что завязаны большие деньги и чины… Грузовик идет транзитом через Душанбе куда-то в горы, в сторону Нурека. За самолет я клянусь своей честью, если… если ты, конечно, еще способен мне верить. В Москву увозят все: раннюю клубнику, зелень, овощи, гранаты. Ящиками везут, даже контейнерами — каждый московский генерал считает своим долгом килограмм двести-триста продуктов увезти. Но наркотики и оружие пронести на борт невозможно. Голову даю на отсечение. Не трать время, не кидай тень на дивизию. Ищи в другом месте… И последнее.
Он смял в кулаке рукав моей, куртки, глядя прямо в глаза.
— Ты должен помнить каждую минуту: раз ты занялся этим делом, то жизнь твоя отныне не стоит ничего.
Время прилета самолета из Москвы я узнал по справочному телефону, хотя звонил туда трижды, и каждый раз мне называли другое время. Самолет летал по особому графику и отправлялся из Домодедова по мере заполнения пассажирами. В третий раз девушка сообщила мне, что самолет только что вылетел из Москвы, и я сразу же поехал в аэропорт, хотя располагал минимум четырьмя часами.
Я велел таксисту развернуться у здания аэропорта и подъехать к контрольному пункту. На летное поле, как я и ожидал, нас не пропустили, хотя я пытался дать дежурному взятку. Таксист пожимал плечами и утверждал, что за свою жизнь не припомнит случая, чтобы к нему обращались с такой просьбой. Война войной, подумал я, рассчитываясь и выходя из машины, а порядок иногда соблюдают.
Потом я долго скучал и дурел от жары, сидя на лавке — единственной, которая была свободной, потому что стояла не в тени, и даже задремал на короткое время. В реальность меня вернул голос дикторши, объявившей о прибытии самолета из Москвы.
Обмахивая лицо газетой, я прогуливался недалеко от контрольного пункта, не выдавая своего любопытства, проводил глазами серебристый микроавтобус «Ниссан», который остановился перед дежурным лишь на мгновение и бесшумно покатил по асфальту к самолету. Я кинулся к стоянке такси.