Поняла она меня или же была настолько ошарашена резкой сменой ситуации, что смысл моих слов так и не дошел до нее, — не знаю. Сержант взял меня под руку. Я думал, что на меня сейчас наденут наручники, но милиционер лишь вежливо подвел меня к машине и поддержал под локоть, когда я садился через заднюю дверь в зарешеченный фургон.
«А чем Леша мне поможет?» — подумал я, когда дверца за мной захлопнулась, машина понеслась вперед и маленький домик, утонувший в зелени, вместе с застывшей фигуркой девушки стремительно удалился в прошлое.
Кто-то мне рассказывал, что нет ничего хуже женщины-следователя. Потому, когда я вошел в маленькую комнату, у меня невольно вырвалось какое-то нечленораздельное словцо, означающее крайнюю степень досады. За исцарапанным письменным столом сидела немолодая мадам в каком-то странном одеянии, напоминающем индийское сари или халабуду кришнаитов. Пальцы ее были украшены стальными перстнями, похожими на маленькие ручки от дверей шкафа, на запястьях подрагивали горошинами многочисленные браслеты, с шеи на грудь свисали гирлянды полированных лепестков и конусов из черного дерева. Следователь подняла на меня свои томные глаза, окруженные коричневыми тенями, слегка тряхнула головой, отчего ее длинные волосы, низвергающиеся до локтей с прямого пробора, колыхнулись волной.
— Садись! — не совсем вежливо сказала она, оттопырив указательный палец, указывающий на стул рядом со столом, прошлась долгим взглядом по моему лицу, майке с изображением символа ливерпульского яхт-клуба, осмотрела джинсы и произвела глубокий вздох. «Эта будет копать, как могильный червь, — подумал я и стал не вовремя вспоминать, что в подобной ситуации делают умные люди. — Кажется, отказываются давать какие-либо показания и подписывать бумаги без адвоката».
Следователь словно прочла мои мысли. Прикуривая длинную тонкую сигарету, кивнула на стопку листов опроса, лежащую на краю стола, и сказала:
— Бери лист и пиши все, что видел на Диком острове девятнадцатого и вчера в Морском. Коротко и по существу.
Я потянулся за бумагой.
— Видите ли, сначала я хотел бы кое-что объяснить.
— Никаких объяснений! — оборвала следователь. — Что делал, что видел. Больше мне ничего не надо. Комментарии и личные выводы оставь при себе.
— Вы на меня давите, — сказал я честно. — Мне нужен адвокат.
Следователь даже курить перестала и посмотрела на меня так, как учитель на первоклассника, утверждающего, что дважды два— пять.
— Чего? — протянула она и от умиления даже глаза закрыла. Кажется, этой заразе я понравился, и она кокетничала передо мной изо всех своих дамских сил. — Адвокат?.. О Господи! Начитались всякой ерунды, умными стали. Не нужен тебе адвокат. Никто на тебя не давит. Пиши, что говорят, и не задавай вопросов.
Она снова тряхнула головой, пуская по волосам волну. Я взял ручку со стола и придвинул лист к себе. «Надо изложить факты так, — подумал я, глядя на белое поле, — чтобы обвинение в мой адрес по этой бумажке никак не складывалось».
Пока я трудился над сочинением, следователь курила и бесцеремонно разглядывала меня.
— На море живешь, а такой белый, — сказала она. Это был первый человек, который назвал меня белым. Должно быть, она до меня имела дело только с неграми.
— Это я побледнел от волнения, — ответил я, не поднимая головы.
— А с чего это ты такой волнительный? Меня, что ли, испугался? Так я не кусаюсь, можно сказать… Женат?
Я зачем-то соврал и кивнул.
— Дети?
— Четверо.
— Ух ты, какой активный! И все у вас тут, на море, такие активные?
— Большинство, — ответил я. — Наш район на первом месте по рождаемости на полуострове. Здесь у нас особый сорт винограда произрастает, «Конек-горбунок» называется, в просторечии — «Жеребец». Так от него и все дела.
Женщина щурилась, на коричневых губах играла усмешка. Ей нравился мой глупый юмор. Но это было мне во вред. Если следователю понравился подозреваемый — будет вести дело до тех пор, пока не надоест. Судебной практике такие случаи известны. Все это плохо кончается.
Я протянул исписанный лист женщине. Она взяла его и, отстранив подальше от глаз, стала читать. Лист, исписанный мелким почерком с двух сторон, она читала минут пять, что-то помечая карандашом в тексте, и неожиданно вернула его мне.
— Так не пойдет, — сказала она. — Ты суешь нос не в свои дела. Про деловой костюм, на котором якобы не было ни капли крови, не надо — это дело экспертизы уточнять, была кровь или нет. Затем накидка. К чему это? Ты уверен, что накидка принадлежала Милосердовой? Кто сказал, что ее нашли в твоей лодке? Да, начальнику лодочной станции показалось, что в твоей. Но в тот день лодками, в том числе и твоей, пользовалось полсотни отдыхающих. Любой из них мог нечаянно забыть накидку в лодке.
Я слушал следователя и не мог понять, куда она клонит. Выходило так, что она сама подсказывала мне алиби.
— Дальше, — продолжала она, глядя на мое сочинение, как редактор на текст заметки начинающего журналиста. — Ты пишешь про какое-то письмо. С чего ты взял, что кто-то намеревался тебя подставить? Почерк, похожий на твой? Ну и что? Да мало ли на свете почерков? Миллионы людей на земле пишут приблизительно так же, как и ты… Подписано именем Кирилл? А что, кроме тебя, такого красивого и неповторимого, больше нет Кириллов?
«Сюда бы Анну, чтобы послушала эту речь! — подумал я. — Блеск! Вот что значит профессионализм! А я, дурак, испугался того, что следователь — женщина».
— Про Караева тут ты вообще наворотил черт знает чего! — покачала головой следователь, стряхивая пепел на мой труд. — Ушел за вином, пришел с вином… Ты что, алкоголик? Зачем на полстраницы расписывать про твое вино и каких-то глупых продавщиц винного отдела? А убийца в маске? Это вообще шедевр детективного жанра! Милый мой, на курорте десятки людей с удовольствием занимаются оздоровительным бегом, и если каждого бегущего принимать за преступника, то какой же тогда беспредел начнется!
Что-то она начала гнуть не в ту сторону.
— Извините, — прервал я ее. — Но я же сам видел, как он перемахнул через забор. И на лице была маска!
— Куда он перемахнул? — усталым голосом спросила женщина. — К соседу? Так, может быть, это и был сосед, который воровал у Караева помидоры, а ты его застукал. Маска на лице? На нервной почве, хороший мой, обычную налобную повязку можно принять за маску.
— Хорошо, — сказал я, налегая грудью на стол. — Но ведь вы не станете отрицать, что Караева задушили проволокой?
— Задушили или он сам задушился? — уточнила следователь, как и я, склоняясь над столом. — А это, как говорят одесситы, две очень большие разницы. Ты не эксперт. Ты ограничился лишь беглым осмотром трупа и тут же сделал выводы. Так нельзя, сладкий ты мой! Каждое твое предположение, каждое слово нуждается в доказательстве! Караев повесился на лодочном стальном фале, привязанном к деревянному карнизу. Когда ты вернулся из магазина, карниз уже оборвался под тяжестью трупа и тело вместе с карнизом рухнуло на пол. А ты нафантазировал, что его убили, закрутили стальную проволоку на горле! Слышал, как из комнаты доносились какие-то звуки? А то, что это кошка могла прыгнуть на подоконник или на шкаф с посудой, ты не предполагаешь?