Незадолго до рассвета нас разбудили духи. Они опять устраивали ветер. Я вышла из пещеры; в печи горел огонь. Селяне, сторожившие печь, заснули. Я сердито велела духам успокоиться. Но один из них, тот, кого я любила больше всего, сказал, что в горах собираются чужеземцы, много-много чужеземцев, чрезвычайно интересующихся нашими способностями и выражающих опасное любопытство по поводу пиршества.
«Этим людям что-то нужно от вас с Мекаре, – сказал мне дух. – Они здесь не к добру».
Я ответила, что сюда все время приходят чужеземцы, что это не страшно, а ему следует помолчать и позволить нам выполнять свой долг. Но потом я пошла к одному из жителей деревни и попросила, чтобы все были готовы на случай каких-нибудь неприятностей, – пусть мужчины принесут с собой оружие, когда соберутся к началу пиршества.
Это была не самая странная просьба. Тогда мужчины повсюду брали с собой оружие. Немногочисленные профессиональные солдаты или те, кто мог себе это позволить, часто носили мечи; остальные затыкали ножи за пояс.
Но в основном меня это не волновало; в конце концов, в нашу деревню отовсюду стекались странники; вполне естественно, что они прибудут по такому особому случаю, как смерть ведьмы.
Но вам известно, что произошло дальше. Вы видели это во сне. Видели, как селяне собрались у поляны, как солнце достигло зенита. Может быть, вы видели, как из остывающей печи медленно вынимают кирпичи, или же просто тело нашей матери на теплой каменной плите – потемневшее, ссохшееся, но спокойное, как во сне. Вы видели покрывавшие тело увядшие цветы, а на блюдах – мозг, глаза и сердце.
Вы видели, как мы встали на колени по обе стороны от тела нашей матери. И слышали, как заиграли музыканты.
Но вы не могли увидеть, хотя теперь вам об этом известно, что наш народ тысячелетиями собирался на такие пиршества. Тысячелетиями жили мы в долине и на склонах горы, где росла высокая трава, а с деревьев падали фрукты. Это была наша земля, наш обычай, наш долг.
Наш священный долг.
И, встав на колени, надев самые красивые платья и – в добавление к собственным украшениям – украшения нашей матери, мы с Мекаре видели перед собой не предостережения духов, не беспокойство матери, взявшей в руки табличку царя и царицы Кемета. Мы увидели наши собственные жизни – как мы надеялись, долгие и счастливые, прожитые среди своего народа.
Не знаю, долго ли мы так стояли, долго ли готовили свои души. Я помню, что мы подняли в унисон блюда с органами нашей матери и заиграла музыка. Зазвучали флейты и барабан; мы слышали тихое дыхание селян; пели птицы.
И тогда на нас обрушилось зло; это случилось так внезапно, что мы едва ли поняли, что произошло, – топот ног, громкий пронзительный военный клич египетских солдат. Мы бросились на тело матери, пытаясь защитить священную трапезу, но нас оттащили в сторону, блюда упали в грязь, а плита перевернулась!
Я никогда не слышала, чтобы человек кричал так, как кричала Мекаре. Но я и сама кричала при виде того, как тело моей матери падает в золу.
Однако в моих ушах звучали проклятия; нас объявляли пожирателями плоти, каннибалами, дикарями, которых следует зарубить мечом.
Но нам никто не причинил вреда. Нас, кричащих, сопротивляющихся, связали и удерживали, пока на наших глазах лилась кровь наших знакомых и родных. Солдаты топтали тело нашей матери, топтали ее сердце, мозг и глаза. Они утрамбовывали золу, пока остальное войско пронзало мужчин, женщин и детей.
И тогда сквозь хор криков, сквозь чудовищный вопль сотен людей, умирающих на склоне горы, до меня донесся голос Мекаре, взывающей к духам о мести, о каре для солдат.
Но что значат для таких людей ветер или дождь? Деревья сгибались до земли; казалось, сама земля содрогнулась; в воздухе летали листья, как прошлой ночью. С горы катились камни; в небо поднимались тучи пыли. Но солдаты заколебались лишь на мгновение, прежде чем сам царь Энкил не выступил вперед и не сказал своим людям, что это всего лишь трюки и что наши демоны на большее не способны.
Это замечание было абсолютно верным, и резня продолжалась. Мы с сестрой приготовились к смерти. Но нас не убили. В их намерения не входило убивать нас, и, пока нас тащили прочь, мы видели, как горит деревня, как горят поля дикой пшеницы, видели трупы мужчин и женщин из нашего племени и знали, что их трупы будут оставлены на милость диких зверей и земли, что их отвергли, что ими пренебрегли.
Маарет замолчала. Она развела сложенные вместе ладони, приложила кончики пальцев ко лбу и передохнула, перед тем как продолжить. Когда она заговорила вновь, ее голос звучал чуть-чуть резче и тише, но по-прежнему ровно.
– Что такое одна маленькая нация, живущая в деревнях? Что такое один народ – или даже одна жизнь?
В земле погребена тысяча таких народов. Включая наш.
Все, что мы знали, все, чем мы жили, было загублено в течение часа. Профессиональная армия перерезала простых пастухов, женщин и беспомощных детей. Деревни лежали в руинах, хижины были разрушены; сгорело все, что могло сгореть.
Я чувствовала, что над горой и над деревней, лежащей у ее подножия, витают духи мертвых; некоторые из них были так взволнованы из-за пережитого насилия, что от ужаса и боли устремлялись к земле; остальные поднялись над плотью и были избавлены от страданий.
А что могли сделать духи?
Всю дорогу в Египет они преследовали нашу процессию; они мучили тех, кто связывал нас и тащил на носилках – нас, двух плачущих женщин, в ужасе и горе льнущих друг к другу.
Каждую ночь, когда войско разбивало лагерь, духи насылали ветер, срывавший палатки и относивший их в сторону. Но царь советовал своим солдатам не бояться. Царь говорил, что египетские боги сильнее наших демонов. А поскольку духи действительно делали все, на что были способны, обстановка не ухудшилась, и солдаты повиновались.
Каждую ночь царь приказывал привести нас к себе. Он говорил на нашем языке, в то время достаточно распространенном во всем мире – на нем говорили в долине Тигра и Евфрата и на склонах горы Кармел. «Вы – великие ведьмы, – говорил он ласковым и раздражающе искренним голосом. – Из-за этого я сохранил вам жизнь, несмотря на то что вы – пожиратели плоти и мы с моими людьми поймали вас с поличным. Я пощадил вас, потому что хочу воспользоваться вашей мудростью. Я буду учиться у вас вместе с моей царицей. Скажите, чем я могу облегчить ваши страдания, и я это сделаю. Теперь вы находитесь под моим покровительством; я – ваш царь».
Мы плакали, отводили глаза, молчали и стояли перед ним до тех пор, пока ему это не надоедало и он не отсылал нас спать назад в маленькие тесные носилки – деревянный прямоугольник с крошечными оконцами.