Я дотронулся пальцами до его лица – теплое от крови жертвы.
– Ее здесь нет, Луи, – сказал я. – У Джесс просто разыгралось воображение.
– Да, видимо, так, – ответил он.
– Мы живем вечно, но они не возвращаются.
Он долго вглядывался в меня, потом кивнул.
– Пойдем отсюда.
Мы вместе вышли в длинный холл. Нет, мне здесь не нравилось, мне не хотелось здесь задерживаться. Здесь водились привидения, но настоящие привидения имеют весьма мало общего с призраками, они имеют отношение к жестокой памяти – вот там была моя комната, моя комната…
Он сражался с задней дверью, пытаясь заставить старую, побитую ветрами дверную раму вести себя прилично. Я жестом попросил его выйти на крыльцо и хорошенько стукнул по ней. Крепко застряла.
Как грустно видеть заросший двор, фонтан в руинах, рассыпающуюся кирпичную кухню…
– Если хочешь, я все починю, – сказал я. – Сделаю здесь все, как раньше.
– Теперь это не важно, – ответил он. – Пойдем со мной, погуляем немного?
Вместе мы спустились по крытой дорожке, в узкой канаве текла вода. Я оглянулся назад. Увидел ее в белом платье с голубым поясом. Но она на меня не смотрела. Я мертв, думала она, завернут в простыню, и Луи закинул тюк в карету, она увозила мои останки подальше, чтобы захоронить, и в то же время она стояла там… и наши глаза встретились.
Я почувствовал, что он тянет меня за собой.
– Не стоит здесь задерживаться, – сказал он.
Я смотрел, как он закрывает ворота, а потом медленно обводит взглядом балкон и мансардные окна наверху. Он наконец-то прощался? Может быть, и нет.
Вместе мы дошли до Рю-Сент-Анн, в противоположном от реки направлении, не говорили, просто гуляли, как столько раз гуляли прежде. Холод слегка обжигал его, обжигал ему руки. Ему не нравилась современная мода засовывать руки в карманы. Он считал, что это неизящно.
Дождь перестал и превратился в туман.
Наконец он сказал:
– Ты привел меня едва ли не в ужас: когда я увидел тебя в холле, то поначалу решил, будто ты ненастоящий, а ты не ответил, когда я окликнул тебя по имени.
– А теперь куда мы идем? – спросил я, застегивая свою хлопчатобумажную куртку. Я больше не страдал от холода, но приятно было находиться в тепле.
– Еще в одно последнее место, а потом – куда пожелаешь. Вероятно, назад, в дом общины. У нас не так много времени. Или же оставь меня, я поброжу и вернусь через пару дней.
– А мы не можем побродить вместе?
– Можем, – с энтузиазмом ответил он.
Что, во имя Бога, мне нужно? Мы проходили под старыми балконами, мимо старых крепких зеленых ставен, мимо стен с облупившейся штукатуркой и обнаженными кирпичами, слепящих огней Рю-Бурбон, и я увидел впереди кладбище Святого Людовика, окруженное толстой беленой стеной.
Что мне нужно? Почему у меня до сих пор болит душа, в то время как все они обрели какое-то равновесие? Даже Луи. И, как сказал Мариус, мы обрели друг друга.
Я был счастлив находиться рядом с ним, идти по этим старым улицам – но почему мне этого мало?
Еще одни запертые ворота. Он сломал замок пальцами, и мы вошли в царство белых могил с остроконечными крышами, урнами, мраморными дверями, и высокая трава хрустела под нашими ногами. Благодаря дождю все как бы светилось, городские огни придавали облакам, бесшумно плывущим над головой, жемчужный блеск.
Я старался отыскать звезды. Но не мог. Опустив глаза, я снова увидел Клодию, почувствовал ее ручку в своей руке.
Я взглянул на Луи, заметил в его глазах отражение тусклого далекого света и моргнул. Я еще раз дотронулся до его лица, до скул, до изгиба черных бровей. Что за изящное создание!
– Благословенная тьма! – неожиданно произнес я. – Опять снизошла благословенная тьма.
– Да, – печально ответил он, – и мы по-прежнему царим в ней.
Разве этого мало?
Он взял меня за руку – интересно, какая она теперь на ощупь? – и повел по узкому проходу между самыми старыми, самыми древними могилами, между могилами, восходящими к первым дням существования колонии, когда мы с ним вдвоем бродили по болотам, грозившим поглотить все вокруг, а я питался кровью подсобных рабочих и воров, готовых перерезать горло любому.
Его могила. Я осознал, что вижу перед собой выгравированное в мраморе его имя, написанное крупными старомодными буквами с наклоном:
«ЛУИ ДЕ ПОН-ДЮ-ЛАК
1766–1794»
Он прислонился к расположенной поодаль могиле, к очередному храмику с крышей, совсем как у него.
– Я только хотел увидеть ее еще раз, – сказал он. Он наклонился и коснулся пальцем надписи.
Надпись на камне лишь немного поблекла. Благодаря пыли и въевшейся грязи каждая буква и цифра потемнели и стали только ярче. Думал ли он о том, во что за все эти годы превратился мир?
Я вспомнил ее мечты – о саде мира на земле, где из пропитавшейся кровью почвы вырастают цветы.
– Теперь можно отправляться домой, – произнес он.
Домой. Я улыбнулся. Я протянул руку и потрогал могилы, окружившие меня с обеих сторон, я взглянул на мягкое свечение городских огней на фоне ряби облаков.
– Ты ведь не собираешься от нас уйти, нет? – вдруг спросил он резким от беспокойства голосом.
– Нет, – ответил я. Хотел бы я рассказать ему все, что написал в книге. – Знаешь, мы с ней были любовниками, совсем как смертные мужчина и женщина.
– Конечно знаю, – сказал он.
Я улыбнулся и внезапно поцеловал его, взволнованный его теплотой, его мягкой податливой кожей. Господи, как я ненавидел белизну своих пальцев, которые теперь без усилий могли его раздавить. Я не знал, догадывается ли он об этом.
Мне столько хотелось рассказать ему, о стольком спросить! Но я не мог найти слов, не знал, с чего начать. У него всегда было столько вопросов, теперь он получил свои ответы, возможно, больше ответов, чем ему требовалось, – и как это отразилось на его душе? Я глупо уставился на него. Он ждал меня с таким терпением, с такой добротой, он казался мне совершенством. И как последний дурак, я выпалил:
– Теперь ты меня любишь?
Он улыбнулся. О, какая пытка – видеть, как его лицо одновременно прояснилось и смягчилось.
– Да, – ответил он.