Несколько ночей спустя разразилась ужасная – и последняя – катастрофа. Маэл вернулся после достаточно долгого отсутствия. Джесс весь вечер пила бургундское. Потом она стояла с ним на террасе, он поцеловал ее, и она потеряла сознание, но тем не менее сознавала, что происходит. Он обнимал ее, целовал ее грудь, в то время как она соскальзывала в бездонную черноту. И тут снова появилась девушка, та самая, которая приходила к ней в Нью-Йорке, когда ей было так страшно. Однако Маэл не мог видеть эту девушку, а Джесс уже точно знала, что она – Мириам, ее мама, и Джесс понимала, что Мириам очень испугана. Неожиданно Маэл отпустил Джесс.
– Где она? – сердито крикнул он.
Джесс открыла глаза. Рядом стояла Маарет. Она с такой силой ударила Маэла, что он отлетел назад и исчез за перилами террасы. Джесс с криком подбежала к перилам, случайно оттолкнув при этом девушку.
Далеко внизу, на просеке, стоял Маэл, целый и невредимый. Невероятно, но так оно и было. Он уже поднялся на ноги и отвесил Маарет низкий церемонный поклон. Из окон нижнего этажа на него падал свет, и он послал Маарет воздушный поцелуй. Она казалась печальной, но улыбнулась. Едва слышно пробормотав что-то, она слегка взмахнула рукой, словно прощаясь и давая ему понять, что не сердится.
Джесс была в отчаянии – она боялась гнева Маарет, но, заглянув в ее глаза, поняла, что причин для беспокойства нет. И только тут Джесс заметила разорванное на груди платье. Она ощутила жгучую боль в том месте, куда ее целовал Маэл, а когда повернулась к Маарет, то почувствовала, что ей не по себе и она не способна расслышать даже собственные слова.
Каким-то образом Джесс вновь оказалась в своей кровати. В длинной фланелевой рубашке она сидела, опираясь на подушки, и рассказывала Маарет, что опять приходила мама, она видела ее на террасе. Но это составляло лишь часть их беседы, потому что они уже несколько часов обсуждали «все это». Что именно «все это»? Маарет сказала, что она все забудет.
Господи, как же она потом старалась вспомнить! Неясные фрагменты и обрывки воспоминаний мучили ее много лет. Распущенные волосы Маарет – очень длинные и густые… Вдвоем с Маарет они, точно призраки, бродят по темному дому, Маарет поддерживает ее и время от времени останавливается, чтобы поцеловать… И Джесс обнимает ее… Тело Маарет словно камень, но камень, способный дышать…
Они оказались внутри горы, в потайной комнате, где тихо гудели и мигали красными огоньками массивные компьютеры. А на огромном прямоугольном экране в десятки футов высотой светилось электронное родословное древо невероятных размеров. Так это и есть Великое Семейство, история которого насчитывает несколько тысячелетий?! Да, действительно, оно восходит от одного корня. Как это было принято у народов древности, схема выстраивалась по материнской линии. У древних египтян, например, наследниками престола считались потомки женщин, принадлежавших к царскому дому. Тот же обычай позднее возник у еврейских племен – и сохранился по сей день.
Тогда все казалось Джесс ясным и понятным – древние имена, места, самые истоки… Господи, неужели она знала даже, как и откуда все началось? Перед ее глазами развернулась головокружительная картина, связавшая сотни поколений!
Она увидела, как росла, множилась семья, перемещаясь из древних государств Малой Азии в Македонию, далее – в Италию, потом на север Европы и, наконец, в Новый Свет! Подобную схему можно создать для любой семьи!
Никогда после, как Джесс ни старалась, она не могла восстановить в памяти детали электронного древа. Маарет сказала, что она все забудет. Чудо, что ей удается припомнить хоть что-то.
Но что еще произошло? Что послужило реальным поводом к их долгой беседе?
Она помнила, что Маарет плакала. Она плакала навзрыд и всхлипывала, как маленькая девочка, но в те минуты Маарет была очаровательна, прелестна как никогда: лицо ее смягчилось и при этом слегка светилось, а немногочисленные тоненькие морщинки на нем были практически незаметны. Впрочем, в полумраке Джесс видела ее не слишком отчетливо. Она помнила лицо, светившееся в темноте, словно белый уголек, взволнованное выражение затуманенных слезами зеленых глаз в обрамлении светлых ресниц, сверкающих, как будто на них брызнули золотом.
В ее комнате горели свечи. За окном виднелась высокая стена леса. Джесс умоляла, возражала. Боже, о чем же все-таки они тогда спорили?!
«Ты забудешь об этом. Ты не будешь помнить ничего».
Когда утром Джесс открыла глаза, за окном светило солнце. Но она уже знала, что все кончено – они уехали. В первый момент она ничего не могла вспомнить, кроме одного: было произнесено нечто решительное и бесповоротное.
На столике у кровати она нашла записку.
«Дорогая моя!
Тебе не следует оставаться с нами. Боюсь, что все мы полюбили тебя чересчур сильно, и это может вскружить тебе голову и помешать осуществлению твоих планов.
Надеюсь, ты простишь нам столь внезапный отъезд. Я твердо уверена, что для тебя так будет лучше. Машина отвезет тебя в аэропорт – об этом я договорилась. Твой самолет улетает в четыре часа. В Нью-Йорке тебя встретят Мэтью и Мария.
Поверь, я люблю тебя больше, чем можно выразить словами. Дома тебя будет ждать мое письмо. Когда-нибудь, через много лет, мы вновь вернемся к семейной истории. И тогда ты сможешь стать моей помощницей, если, конечно, захочешь. Но пока что это не должно поглотить тебя. Не должно увести в сторону от жизни.
С безграничной любовью,
вечно твоя
Маарет».
С тех пор они с Маарет ни разу не встретились.
Джесс по-прежнему получала от нее письма, исполненные любви, внимания и заботы. Но предложений приехать в гости не поступало. Джесс больше не приглашали в дом в Сономском лесу.
В последующие месяцы Джесс буквально засыпали подарками: очаровательный старинный особняк на Вашингтон-сквер в Гринвич-виллидж, новая машина, весьма значительные поступления на банковский счет и, как всегда, авиабилеты в любые страны мира – для посещения других членов семьи. И кроме того, Маарет в значительной степени финансировала археологические исследования Джесс в Иерихоне. Фактически из года в год она давала Джесс все, чего бы та ни пожелала.
Тем не менее то лето оставило в душе Джесс глубокую рану. Однажды в Дамаске ей приснился Маэл, и она проснулась в слезах.