С чего? — Тарасов рассматривал этикетку «Довганя». — А с того, что нет у тебя никаких денег. И никогда не было. Лгать, когда тебя почти приперли к стене, было невыносимо, и мне очень хотелось закончить этот разговор, шарахнув Тарасова кочергой по спине.

Ну-ну, — ответил он. — Посмотрим… А теперь запоминай: Харьковское шоссе, гонишь пятьдесят километров до Чехова, проезжаешь его и еще километров пятнадцать в сторону платформы «Луч». За кладбищем будет поворот на проселочную дорогу. Ты должен ждать меня там завтра в шесть вечера. Запомнил?

Харьковское шоссе? — переспросил я. — Что-то я не припомню там никаких женских колоний.

Не о том думаешь, Вацура.

Как я узнаю, что ты действительно привез Анну?

Влад выведет ее из моей машины, и ты сможешь полюбоваться ею в свете фар.

Влад?! — едва не закричал я. — Значит, эта сволочь продаст мне женщину, которую любил? Потрясающе!

Он такая же сволочь, как и ты, — процедил Тарасов. — Ну все, я тебя больше не задерживаю. Скоро подъедет оперативная группа, и тебе лучше находиться отсюда подальше.

20

Я не знал, чем мне заняться до шести вечера следующего дня. На последние деньги я вставил в автосервисе ветровое стекло, заправил бак под завязку, покрутился возле магазина «Охотник», в коммерческом киоске купил ленту «скотч», несколько пакетиков с томатным соком да батон «докторской». Езда по Москве без прав, паспорта и с «сентинелом», спрятанным под задним сиденьем, была равносильна добровольной сдаче властям, и я предпочел провести остаток дня и последующую ночь в глухом подмосковном лесу, постоянно гоняя движок на холостых оборотах и прогревая салон.

С убийственным спокойствием я дождался вечера, и по проселочным дорогам, жуя колбасу, не торопясь поехал в Чехов. Плана, как и денег, у меня не было. Я сам не знал, на что надеялся, но полное отсутствие надежды, как и ее избыток, замораживали нервы, и я ехал на «стрелку» с железной выдержкой безнадежного тупицы, идущего на трудный экзамен.

Кладбище, занесенное снегом, с торчащими поверх сугробов покосившимися крестами навевало смертельную тоску. Я проехал мимо Него, спугнув громадную стаю ворон. Черные птицы, гадя сверху на машину, провожали меня до поворота на проселочную дорогу и успокоились лишь тогда, когда я, остановившись на обочине, заглушил мотор и выключил свет фар.

Откуда Тарасов мог узнать, что денег у меня нет? Это мог знать только Влад. Но он никогда ни при каких обстоятельствах не поставит об этом в известность Тарасова. Может быть, Тарасов интуитивно догадывается, что я вожу его за нос? Дай Бог, чтоб было так.

Пошел седьмой час. Мир вокруг машины погрузился в непроницаемый мрак. Я думал об Анне. Как она выглядит? Похудела, смертельно устала от темноты и сырости помещения, в котором ее держали почти полтора месяца? Как встретит меня?

Я повернулся и взял с заднего сидения полиэтиленовый пакет, набитый пачками прямоугольных листков из газетной бумаги, поверх которых были пришлепнуты ксерокопии стодолларовой купюры. Более дешевой «куклы» мир наверняка не знал. Даже в полной темноте эту макулатуру невозможно было принять за доллары. Приманка для кретинов. Впрочем, можно было бы вообще ничего не готовить.

«Точность — вежливость королей» — это сказано не про Тарасова. Если бы он в самом деле готовил побег и вытаскивал Анну из зоны, я готов был бы ждать сутки, двое, даже неделю. Атут обыкновенный чулан в деревенском доме на дальнем отшибе станции «Луч». От этого дома до кладбища — десять минут езды от силы. Не спешит Тарасов, боится, не верит.

В четверть седьмого, наконец, среди черных стволов деревьев замерцали огоньки фар. Со стороны деревни в мою сторону ехал белый «мерседес» Тарасова. Я завел двигатель, включил дальний свет и вышел из машины. «Мерседес», словно зеркальное отражение, тоже врубил дальний свет, стал притормаживать и остановился. Две машины разделяло не больше тридцати метров.

Я поднял руку с пакетом над головой. «Сейчас, — думал я, — чувствуя, что начинаю волноваться, как школьник перед первым свиданием. Сейчас из машины выйдет Влад с Анной».

Из-за ослепительного света фар я не заметил, как распахнулись двери, и понял, что сближение началось лишь после того, как на фоне двух сияющих солнц показались силуэты Влада и Анны.

Влад, не изменяя своим привычкам, счел необходимым покривляться, как обезьянка перед зеркалом. Не подходя ко мне слишком близко, он сомкнул над головой руки, изображая рукопожатие, затем взял Анну под локоть и повернул ее так, чтобы мне был виден профиль. Затем — спина, затем — опять профиль.

Ты доволен? — громко спросил он, перекрикивая шум вентиляторов.

Где мои документы?

У Анюты в руке… Подними лапку, милая!

Забирай деньги! — ответил я.

Кидай пакет!

Я качнул рукой, подкидывая пакет в воздух. Он сверкнул в лучах, на мгновение исчез из поля зрения и, словно с неба, свалился к ногам Влада. Тот нагнулся, поднял его со снега, раскрыл и надолго подвесил над ним свой массивный с горбинкой нос.

Анна стояла рядом с ним ни живая ни мертвая. «Мерседес» моргнул фарами — кажется, Тарасов терял терпение и торопил Влада.

— Порядок! — крикнул он, обернувшись к машине, и слегка толкнул Анну в спину.

Я думал, она упадет в мои объятия. Но Анна прошла мимо меня, будто не узнала. Я схватил ее за руку, подвел к «опелю» и посадил на переднее сиденье. Самое страшное осталось позади.

Обойдя машину, я сел за руль, выключил свет и повернулся к Анне.

— Ну, здравствуй, — сказал я, замечая, что мой голос предательски дрожит. — Потерпи еще немного, сейчас все закончится.

В ближайшие минуты Анне предстояло еще многое пережить и переоценить. Я взял ее холодную руку и поднес к губам. Она, не шелохнувшись, смотрела на слепящий свет «мерседеса».

Не волнуйся, — прошептал я, увидев, как Влад сел в машину. — Все уже позади.

Все еще впереди! — неожиданно раздался за нашими спинами чей-то неприятный голос, и я, вздрогнув, почувствовал, как мою шею сдавила стальная струна. — Не дергайся, не то выстрелю твоей бабе в голову. Поехали!

Оказывается, я в ком-то сильно заблуждался. Такой репризы в сценарии не было.

Струна врезалась мне в горло с такой силой, что, казалось, кожа вот-вот лопнет и чулком сползет на плечи. Я взялся за рычаг передач и толкнул его вперед.

— Разворачивай, — прошептал над моим ухом голос. Мне показалось, что я уже где-то слышал его. — Гони на Москву, а потом на Быково. Чем быстрее доедешь, тем меньше крови из тебя выльется.

Превозмогая боль, я вывернул руль и надавил на акселератор. Машина, пробуксовывая, медленно набирала скорость. Скосив глаза, я посмотрел на Анну. Казалось, она онемела, она уже никогда не сможет говорить и испытывать простые человеческие чувства. Короткий ствол десантного «Калашникова», просунутый между спинкой сиденья и подголовником, упирался ей в шею. Я поднял глаза. В салоне было слишком темно, и зеркало отражало лишь черный прямоугольник с двумя яркими удаляющимися точками — расстояние между нами и «мерседесом» быстро увеличивалось.