Я выдернул из рамы треугольный осколок, завернул его в туалетную бумагу и сунул под рубашку. Тщательно отмыл раковину от крови и вышел в тамбур. Стюардесса забыла обо мне. Она со своими коллегами предлагала пассажирам напитки. Я зашел в салон бизнес-класса, сел на свободное место и прикрыл глаза. Мне не трудно было произвести впечатление спящего пассажира. Сердце мое билось спокойно и ровно. Руки не дрожали, лоб не покрывала холодная испарина. Я незаметно следил за дверью пилотской кабины. Она должна открыться. Она обязательно должна открыться!
Рядом со мной кто-то развернул газету, и страница легла на мое колено. В соседнем ряду захныкал ребенок. По проходу в сторону пилотской кабины прошла стюардесса с подносом в руке, за ней увлекся сквознячок с ароматом кофе.
Она подошла к двери и постучала ключом. Ей открыли. Всего мгновение пассажиры салона бизнес-класса могли полюбоваться пилотской кабиной, звездной россыпью датчиков, кнопок, контрольных приборов и хорошо постриженными затылками командира и второго пилота. Штурман, приняв из рук стюардессы поднос с кофейными чашечками, уже собрался было потянуть дверь на себя, но ему помешала сделать это моя нога. Напористое движение тяжелых плеч добавило сил моему кулаку, и от удара в челюсть штурман повалился на рычаги управления двигателем. Стюардесса сдавленно вскрикнула. Я оттолкнул ее от двери, зашел в кабину и тотчас заперся.
Командир и второй пилот вполоборота смотрели на меня без страха, с презрительным возмущением. Штурман неподвижно лежал на полу.
– В чем дело, молодой человек?! – рявкнул командир. Это был красивый, породистый летчик с гладкой, холеной шеей, привыкшей к белоснежным форменным рубашкам.
Я сорвал наушники с головы второго пилота, схватил его за волосы и приставил к его горлу осколок зеркала.
– Летим в Москву, – сказал я.
Два часа я держал осколок у горла второго пилота. Острый край в нескольких местах надрезал ему кожу, и воротник белоснежной рубашки пропитался кровью. Пилот терпел боль молча и руки, как я ему велел, держал на коленях.
Штурман сидел на полу, у колонки с рычагами, о которые ударился глазом, и сизая гематома растеклась на пол-лица.
Командир не вступал со мной ни в какие переговоры, ни о чем не просил, только сквозь зубы и с неизменным выражением презрения на лице спрашивал моего разрешения на тот или иной маневр.
В Москве было солнечно, и Домодедово дало добро на посадку. Командир, не таясь, открыто разговаривал по внешней связи с начальником контртеррористического штаба, словесно описывал ему мою внешность (возраст, рост, поведение, отсутствие у меня огнестрельного оружия), передавал мои достаточно скромные требования и высказывал свои соображения по поводу нахождения на борту моих сообщников. Затем он переключался на диспетчера и, следуя его указаниям, менял курс и эшелон, подгоняя самолет к аэропорту Домодедово.
Со мной он демонстративно не разговаривал, и даже не посочувствовал, дескать, судьба твоя незавидна, парень, ибо встречает тебя в аэропорту целый батальон специального назначения, и за одно неосторожное движение получишь ты пулю аккурат промеж бровей…
Эти два часа были самыми томительными в моей жизни. Кусок зеркала казался мне пудовой гирей. Глаза слипались. Я боролся со сном, и приборы двоились перед моими глазами, и стрелка часов останавливалась. Я понимал, что второй пилот и штурман только и ждут того момента, когда я утрачу контроль над ситуацией, и они попытаются выбить из моей руки стекло и повалить меня на пол. Тогда я начал громко читать стихи Лембита Веллса, а также всю любовную лирику, которую знал наизусть. На штурмана это почему-то плохо действовало. Через полчаса у него началась истерика, и он слезно попросил меня заткнуться. Командир переносил пытку поэзией молча, лишь скрипел зубами, и крутые мстительные желваки гуляли по его гладким щекам.
Диспетчер разрешил посадку. Я произнес завершающее четверостишие из Дантова «Ада», запрокинул голову второго пилота повыше и приставил зеркало к его пульсирующей сонной артерии. Загудели, загрохотали под полом шасси. Со свистом полезли наружу закрылки. Пошли на убыль обороты двигателей. На нас надвигалась полоска асфальта, исчерченная с краю следами тысяч авиационных колес. Стрелка высотомера, вращаясь против часового хода, приближалась к нулю. Самолет начал выравниваться, приподнимать нос, устремляя шасси к полосе, как нацеливает коршун свои когтистые лапы на мышь…
– Красиво садимся!! – закричал я от возбуждения и азарта. – Молодец, летчик!! Профессионал!! Асс!! А теперь врубай взлетный режим!! Взлетный режим, я сказал!!
Готов поспорить, что этого он не ожидал, и потому замешкался, дернул плечами, но не мог оторвать взгляда от надвигающейся на нас посадочной полосы, как и оторвать руки от штурвала. Я заметил, как он прикусил губу, коснулся правой рукой рычагов и медленно потянул их, но не вперед, а назад, убирая обороты до минимума. Самолет начал проседать, бесшумно планируя на землю, и тогда я несильно надавил свое зеркальное оружие на горло второму пилоту. Тот в ужасе закричал, прощаясь с жизнью, струйка крови заскользила по его горлу под бурый воротник и дальше, на грудь.
– Взлетный режим!! – снова крикнул я и пнул ногой командирское сиденье.
Командир покосился на второго пилота, скривил губы, но подчинился. Одним пальцем он перевел тумблер с надписью «TOGA» в рабочий режим, и тотчас дружно взревели двигатели, самолет завибрировал, задрожал, пошел вверх с ускорением, торопливо убирая шасси и втягивая закрылки; поднос, стоящий на подставке, упал на пол, покатились мне под ноги выпачканные в кофейной гуще чашечки. Нетвердым голосом командир передал диспетчеру:
– «Домодедово», это борт 1755. Террорист потребовал прекратить посадку и перейти на взлетный режим…
Он не договорил. Я сорвал с него наушники и выдернул штекер.
– А ты думал, все так просто?! Все так легко?! – кричал я, ужасаясь тому, что творил. – Ты думал, что в жизни все расписано и определено инструкциями? Садиться будем на военном аэродроме Чкаловский!
Я запомнил этот подмосковный аэродром потому, что когда-то давно улетал с него спецрейсом в Кабул.
– Это невозможно, – ответил командир.
– Не заставляй меня убеждать тебя, что это возможно!
– Я должен связаться с военным диспетчером. Он определит курс захода, очередность, порядок посадки…
– Ты посадишь самолет визуально и без согласования! – приказывал я, удивляясь тому, сколько во мне агрессивной силы. – Пожалей своего коллегу! Я ему уже всю шею исполосовал!
– Да пойми же ты! – нервно крикнул командир. – Самолет – это не такси. Я не могу ориентироваться по облакам! Я должен знать курс и высоту…
Второй пилот вскрикнул – я сделал ему больно. Командир стиснул зубы. Я заметил, как побелели его пальцы, которыми он сжимал штурвал.
– Штурман! – позвал я. – Выполняй свои обязанности!