Анна прыгнула на меня, как львица, защищающая детей, повалила на землю и несколько раз наотмашь ударила меня по лицу. Мы не удержались на мокром склоне и покатились куда-то вниз. Теперь уже мокрая трава хлестала меня по лицу; раненое плечо ныло от острой боли, я выронил автомат, ударился о него головой, сделал кувырок и, наконец, свалился в ручей лицом вниз. Задыхаясь, с хрипом втягивая воздух, я поднял голову, как мне казалось, вверх, но почувствовал темечком землю. Мир перевернулся. Меня качало, как на яхте в жуткий шторм, я ослеп. Отплевываясь, судорожно давя в кулаках вязкую глину, я все-таки пытался подняться на ноги.

Чья-то рука вдруг крепко схватила меня за волосы, выдергивая голову из тины, и я почувствовал, как к виску прижался холодный пистолетный ствол.

– Ну все, Вацура, – услышал я спокойный голос Анны. – Поиграли в благородство, и хватит. Если ты еще раз попытаешься вернуться к воротам, я тебя убью.

Никогда еще Анна не говорила со мной таким тоном, и я поверил ей.

– Хорошо, – с трудом произнес я и все никак не мог отдышаться. – Только убери, пожалуйста, пистолет. В нем все равно нет патронов.

Потом к ней пришел запоздалый страх. Она плакала и смеялась, а я сидел рядом и не мог утешить ее. Благородство, думал я, она сказала – поиграли в благородство? Нет, нет. Это была отчаянная попытка сохранить свою совесть чистой, чтобы не забивать память тем, что болит вечно, как незаживающие раны… Этого Волзова я теперь буду мучительно вспоминать всю жизнь.

Глава 28

Мы забрались в какое-то болото, где не было ни кусочка сухой земли, и там, стоя по щиколотку в ржавой холодной воде, дождались рассвета. Автомат я утопил в черной жиже, а пистолет спрятал под ремнем брюк.

Анна отодрала подол платья и перевязала мне предплечье. Кажется, рана была не опасной, во всяком случае, мы знали точно, что пуля лишь содрала кусок кожи, и кровотечение быстро остановилось. Потом еще часа два или три мы продирались через колючие кустарники, и платье Анны превратилось в лохмотья. На ее некогда изящные туфли жалко было смотреть, один каблук отломался, и теперь она хромала, опираясь о мое плечо. Как назло, дождь не прекращался. Анна дрожала так, что не могла говорить – зубы отбивали дробь, и я не мог ничем облегчить эти страдания, кроме как накинуть на ее плечи свою насквозь промокшую куртку.

Мы выбрались на шоссе и шли по нему, не задумываясь о том, куда оно нас приведет – лишь бы подальше от страшного места. Опасаясь преследования, мы не останавливали попутки и прятались в кювете всякий раз, когда замечали легковую машину. Так мы добрели до какого-то поселка, где сели на рейсовый автобус до Москвы. Водитель, видя, в каком мы бедственном положении, тем не менее потребовал заплатить за проезд. Мы уже устроились на сиденьях, прижавшись друг к другу, и выходить из автобуса не собирались. Водила открыл обе двери и сказал в динамик, что автобус не тронется с места до тех пор, пока мы не выйдем. Мы сидели с закрытыми глазами, и нам было наплевать на его условия. Но водила попался сволочной и терпеливо дожидался развязки. Пассажиры стали ворчать. Тогда Анна сняла с пальца тонкое кольцо и швырнула им в водителя.

– Заткнись только, – устало сказала она.

Водитель не только заткнулся. Он высадил на конечной остановке всех пассажиров и повез нас в Бирюлево, по адресу, который назвала ему Анна.

– Это моя подруга, – сказала мне Анна, когда мы поднимались по лестнице старого дома. – Я ее люблю за то, что она никогда не задает ненужных вопросов. И у нее есть компьютер.

Любимая подруга открыла только после того, как Анна, устав давить на кнопку звонка, стала бить в дверь ногой. В проеме показалось сонное пухлое личико, наполовину прикрытое спутавшимися волосами.

– Ой, – сказала она, едва открывая роток, запахивая на груди махровый халат. – Анюта с мужиком! Девятый час утра, я тащусь от тебя, милочка. Вползайте.

Она впустила нас в квартиру, пиная раскиданные по прихожей туфли и тапочки, потом прошаркала босыми ногами в одну из комнат, вынесла оттуда два полотенца, кинула их на табурет.

– Ванная вот, кухня – там, – сказала она тягуче-напевно, вяло размахивая рукой. – Кофе на плите, сыр в холодильнике. Я пошла спать. Чао!

На пороге своей комнаты обернулась, скользнула взглядом по платью Анны.

– Нет, я тащусь от тебя. Ты в какой канаве валялась, милочка?

И, не дожидаясь ответа, закрыла за собой дверь.

– Все, – сказала Анна, сползая по стене и садясь на пол. – Больше сил нет.

Я отнес ее в ванную и прямо в одежде, а точнее, в том, что от нее осталось, поставил под горячий душ. Не открывая глаз, подставляя лицо под тугие струи, Анна раздевалась, срывая с себя лоскуты, словно старую изношенную кожу, обнажая чистую, гладкую, с бронзовым отливом. Вдруг она открыла глаза и вскрикнула:

– Дискета!! Где дискета?!

Я не ожидал такого эмоционального взрыва и даже вздрогнул.

– В куртке. Вроде бы.

– А куртка?

– В прихожей. Ты же сама ее там бросила.

Голая, мокрая, Анна выскочила из ванны и кинулась в прихожую, схватила куртку и принялась обыскивать ее многочисленные карманы, облегченно вздохнула и двумя пальцами вытащила дискету.

– Возьми, – протянула она ее. – Положи на полку в кухне.

Мы мылись с Анной, толкая друг друга в борьбе за место под душем, потом боролись за место на диване, пока, наконец, не уснули в каком-то невероятном, неземном блаженстве. Как мало надо человеку, подумал я, проваливаясь в бездну.

* * *

Мы вернулись в реальный мир только к вечеру, после того, как подруга трижды заглядывала к нам в комнату, чтобы убедиться, что мы живы и дышим. Когда захлопнулась входная дверь и мы остались в квартире вдвоем, Анна встала с постели, поставила рядом с диваном табурет и стала раскладывать на нем ножницы, бинт, вату, какие-то баночки с мазями.

Боли в руке почти не было, но кожа вокруг раны сильно покраснела, что взволновало Анну.

– Не хватало еще заражения, – сказала она, накладывая мазь.

Я полулежал на сложенных горкой подушках, искоса наблюдая за тем, с каким старанием Анна перебинтовывает мне руку. Все, что случилось с нами, сейчас казалось дурным сном. Жизнь была светлой и прекрасной, и впереди, в обозримом будущем, плескался океан счастья. Улыбка блуждала по моим губам, когда я чувствовал нежное прикосновение пальцев девушки. Но эйфория длилась недолго. Закончив с моей рукой, Анна сказала:

– А теперь накинь халат и пойдем в другую комнату.

Я вздохнул – возвращение в реальную жизнь радости не приносило, потому что реальность была грустной. Мы вошли в гостиную, сели в кресла. Анна включила тумблер компьютера, стоящего на маленьком столике у окна, воткнула в щель дискету и села напротив меня.

– Начинай с самого начала, – сказал я ей, видя, что девушка не знает, что сказать в первую очередь.