Со стороны леса особняк ничем не отличался от фасада, только к дверям в овальном проеме вел маленький декоративный, перекинутый через узкий водосток, мост, который можно было поднять при помощи цепей.
Я подошел к двери, сколоченной из крепкого бруса, стянутого медными поясами, взялся за отполированное многочисленными руками кольцо, которое держала в зубах тигровая голова, и два раза постучал им по двери.
Открыл мне невысокий, зрелого возраста мужчина в синем халате, которого я мысленно окрестил «садовником», и я сразу шагнул на него, вынуждая его отступить в сторону, приветственно вскинул руку и сказал по-испански:
– Здравствуйте! А где юная хозяйка?
«Садовник» испанского не знал, но не понятая им фраза подействовала как пароль. Он что-то забормотал, стыдясь своей беспомощности, сказал «Пройдите» и сам провел меня к винтовой лестнице, ведущей на второй этаж. Я уверенным шагом поднялся по лестнице, успев заметить, что зеркала на стенах закрыты черной тканью, очутился на втором этаже, кольцевая стена которого была сплошным окном, и потому комната была светла, словно сцена, освещенная множеством юпитеров, и сразу же увидел седовласую женщину, «Софи Лорен», с которой встретился у Валери. Она, одетая в черное, с легким черным платком на голове, сразу узнала меня, сняла очки, встала с кресла, и я прочел в ее глазах сострадание мне.
– Это ужасная беда, – сказала она, по-мужски пожимая руку и глядя на меня уставшими от слез глазами. – Какое горе! За что бог наказал нас?
Я уже успел утратить навыки беглой испанской речи, потому потратил, как мне показалось, слишком много времени, чтобы понять женщину и объяснить ей, что мне нужно. Ошарашить и закрутить голову няне, как садовнику, не удалось.
– Я должен срочно увезти Клементину в Шереметьево, – говорил я. – Мы сегодня же вылетаем в Таллинн. На опознание, понимаете? Девочка должна быть со мной…
Няня кивала головой, показывая, что понимает меня, но, выслушав, развела руками, забеспокоилась.
– Я не знаю, – ответила она неуверенно. – Мне не давали такой команды. Клементина не готова к отъезду… Поймите меня правильно, но я должна связаться с Августино.
Я был уверен, что в доме, кроме девочки, няни и «садовника», больше никого нет. Мне не составило бы большого труда затолкнуть женщину в какую-нибудь комнату, связать ей руки и заткнуть рот кляпом. Но я не мог сделать этого по отношению к ней. У меня не поднималась рука на женщину, которая во многом заменила Клементине мать.
– Конечно, конечно, – кивнул я. – Немедленно звоните Августино, я подожду. А где, кстати, Клементина?
– В правом крыле, в детской комнате.
Она хотела меня проводить, но я остановил ее:
– Не тратьте времени. Идите и звоните! – И пошел по коридору, попутно открывая все двери, которые попадались на моем пути, уперся в торцевую дверь, ведущую в правую башню, свернул в боковое крыло, пересек роскошную залу, оттуда спустился на пол-этажа вниз и, когда понял, что начинаю блуждать в незнакомом доме, неожиданно наткнулся на детскую.
У открытого настежь окна стояла розовая колыбель, прикрытая сверху полувоздушной шелковой накидкой. В комнате было прохладно, и я подумал, что ребенка в таких условиях можно запросто простудить, но девочки не было ни за столиком, на котором лежала смятая и изорванная бумага и обломки карандашей, ни у белого стеллажа, на котором всеми цветами радуги пестрели игрушки, и тогда я понял, что она спит. Стараясь ступать неслышно, подошел к колыбели, убрал накидку. Ребенок глубоко спал, и я, забыв о том, что время бежит с бешеной скоростью, минуту рассматривал смуглые щечки, длинные черные ресницы, маленький ротик, точно скопировавший тонкие губы Валери. Девочка была одета и, кроме того, упакована в теплый спальный конверт – это была удача, мне не надо было тратить время на ее одевание. Я осторожно взял ее на руки. Клементина проснулась, внимательно посмотрела на меня и тотчас заснула снова.
Насколько мог быстро, я шел по коридору, прижимая ребенка к груди, переводя взгляд то на нее, то себе под ноги, неслышно проскочил мимо комнаты, откуда доносился голос няни, говорившей с кем-то по телефону, возможно, с Августино, спустился по винтовой лестнице, кивком головы поблагодарил «садовника», услужливо открывшего передо мной дверь, и вышел во двор. Через минуту я уже хлюпал ногами по мокрому лесу, быстро удаляясь от особняка, и очертания башен и крепостной стены все больше терялись между деревьев, пока не исчезли совсем.
– Ну что, папаша, сбылась мечта идиота? – с горькой иронией встретила меня Анна, принимая ребенка из моих рук и усаживаясь удобнее на заднем сиденье «Жигулей».
Я сел рядом с водителем. Мы ехали молча. Время от времени я оборачивался, глядя, как Анна осторожно поправляет на голове спящей девочки шапочку, рассматривает ее лицо и улыбается своим мыслям.
Я заскочил в ближайший универсам, купил там две пачки памперсов, набрал сумку детского питания и сложил все в багажник. Ничего, думал я, отгоняя нахлынувший вдруг на меня страх за жизнь ребенка. Все обойдется. Клементина уже взрослая, а Анна умница, каких еще поискать надо. Пусть набирается опыта. Когда-нибудь и она станет матерью.
…Я купил два билета до Рязани в вагоне «СВ» – поезд отходил с минуты на минуту. Клементина проснулась, начала было скандалить, но Анна быстро успокоила ее, дав ей бутылочку с фруктовым соком. Мы стояли у газетного киоска в зале ожидания. Мимо нас плыла толпа. Я всматривался в лица. Нервы были напряжены до предела. Каждая мужская физиономия казалась мне подозрительной. Милиционеры, кидая на нас взгляды, прохаживались по залу из конца в конец.
– Пора на платформу, – сказал я.
Мы вошли в тоннель. Я готовился сказать Анне то, что наверняка шокирует ее.
– Какой у нас вагон? – спросила Анна. У нее устали руки, но я не взял ребенка.
Мы поднялись на платформу, подошли к вагону. Я протянул билеты проводнице. Она долго крутила их в руках, потом оглядела нас с ног до головы. Мне казалось, что Анна сейчас не выдержит и наговорит ей гадостей.
– Вот до чего уже доходят, – услышал я ворчливый голос проводницы за своей спиной, когда мы наконец зашли в вагон. – До Рязани три часа ехать, а они «СВ» берут.
Мы зашли в купе. Анна тотчас положила девочку на диван и принялась ее раздевать. Я поставил пакеты с питанием и памперсами на столик.
– Анна, – сказал я. – В деревню ты поедешь сама.
Она повернула ко мне лицо. Клементина, воспользовавшись ее замешательством, потянулась к пакету и вывалила его содержимое на диван.
– Что значит – сама?
– Я должен еще немного побыть в Москве.
– Но почему?
– Есть важные дела.
– Ты измучил меня своей непредсказуемостью, – голос Анны становился более резким. – Я не могу понять тебя. Кто ты? Чего ты добиваешься?
– Я давно предлагал тебе порвать со мной отношения.