– Кирилл! – воскликнула Валери.
– Что, лапочка моя? Что, мое аморфное существо?
– Пока что адвокат не причинил тебе зла, и ты не должен так разговаривать с ним!
– А это еще что за слова? Мы начали мурлыкать про зло? Мы можем даже сказать, что это такое? Мы научились отличать его от добра?
– Не паясничай! Если ты еще ничего не знаешь, то не стоит упражняться в словесности.
– Ничего более я знать не хочу. Моему правосудию достаточно фактов, чтобы вам всем вынести свой приговор. Вашему картавому интеллектуалу – за убийство, тебе, киска, за содействие в убийстве, адвокату Рамазанову – за измену правосудию.
– Мне он нравится, – улыбнувшись, сказал адвокат. – Именно таким я себе его представлял… Валери, достань-ка бутылку коньяка, у меня есть прекрасный тост.
– А вы не боитесь, что я разобью ее о вашу плешивую голову?
– Нет, не боюсь.
– Вы думаете, что я не сумею этого сделать?
– Я не думаю, я уверен в этом. Какой-нибудь другой идиот, вроде картавого, именно так бы и поступил. Вы же, в отличие от него, человек умный. Зачем вам, гражданину другой страны, скрывающемуся от милиции, подозреваемому в убийстве полковника Алексеева, возможно и американского журналиста, устраивать здесь шум, навешивать на себя новые статьи? Не нужно вам этого. Так ведь?
– Вы же прекрасно знаете, что я не убивал.
– Я, может быть, и знаю. Но милиция не знает.
– Это несложно доказать.
– Это сложно доказать. Чего стоят, например, вещественные доказательства… Э-э, Валери, будь добра, подай нам конверт, который привез картавый.
Валери поднялась с дивана, проплыла мимо меня. За ней потянулся шлейф горьких духов. Как бы невзначай она коснулась меня рукой, будто бы хотела сказать, чтобы я был внимательнее. Она подошла к книжному шкафу, взяла с полки черный конверт и подала его адвокату. Рамазанов извлек несколько фотографий и положил их передо мной.
Снимали, по-видимому, из автомобиля, стоявшего под окнами гостиницы, причем мощным телевиком с высокочувствительной пленкой. Ряд балконов, светящиеся окна гостиничных номеров. На одном из балконов – мы с Алексеевым; он курит, я стою рядом, опершись о подоконник. Второй снимок: я спускаюсь с балкона на балкон, повиснув на руках. Качество хорошее, опознать меня и Алексеева проще простого.
Я поднял глаза на адвоката и покачал головой:
– Кто докажет, что это снято в тот же вечер, когда убили Алексеева?
Рамазанов кивнул:
– Законный вопрос. Докажут вот эти люди, случайно попавшие в кадр. – Адвокат ткнул ручкой в фигурки людей на соседних балконах. – Вот этот черноволосый красавец с дамой. Или этот пузатый гражданин с бутылкой пива.
– Вы думаете, по фотографии они смогут назвать точное время?
Рамазанов спрятал фотографии в конверт.
– Видите ли, Кирилл, сам факт, что вы находились в номере Алексеева даже за несколько часов до его убийства, делает ваше алиби весьма проблематичным. А журналист? Вечером, накануне его странного прыжка с балкона, вас видели вместе в баре, на пятом этаже, в пятьсот втором номере. А известно ли вам, что у американца была похищена большая сумма денег, фотоаппаратура, которую, кстати, сегодня утром обнаружили в тумбочке вашего номера, из которого вы так стремительно исчезли минувшей ночью?.. Так что, дорогой Кирилл Вацура, я спокойно ставлю бутылку коньяка рядом с вами, наполняю рюмки и поднимаю тост: за терпение, мудрость, за то, чтобы ваша память на многие годы оставалась столь же крепкой и чистой, как и этот замечательный, десятилетний коньяк.
Он сделал маленький глоток, подержал коньяк во рту, оценивая его вкусовые качества, проглотил и отправил в рот лимонную дольку.
Я посмотрел на Валери. Она выдержала мой взгляд, хотя он был тяжел от грустных эмоций и чувств. Едва заметно улыбнулась, едва заметно шевельнула губами, словно целуя. Я в ответ скрипнул зубами и отвернулся.
– Что вы от меня хотите? Надеюсь, не пластиковую карточку?
– Естественно. Она пустая, и вы правильно назвали эту безделушку пластиковой карточкой. Не более того! Нам очень было нужно, чтобы вы сами приехали сюда.
– И для этого ваша подруга разыграла этот спектакль? – Я кивнул в сторону Валери.
– Ну, во-первых, она не моя, а скорее ваша подруга, насколько мне известно. А что касается спектакля, то потрудитесь объяснить, что вы имеете в виду?
В комнату вошел картавый. Он был умыт, следов крови на лице не осталось, хотя нос и верхняя губа, и без того крупные, отекли и стали совершенно безобразными. Картавый заметил мое любопытство по отношению к своей физиономии и прикрыл лицо мокрым носовым платком.
– В присутствии этого типа разговор наш далее невозможен, – сказал я.
– Да я тебе, динозавр, всю задницу на фашистский знак изорву! – прорычал картавый.
– Замолчи, – оборвал его адвокат. – И выйди.
Картавый послушался и, бормоча под нос угрозы, вышел из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь.
– Так что вы имели в виду, говоря о спектакле? – напомнил адвокат.
– Арест Глеба. Необходимость во мне как в свидетеле. Ложь, постоянная ложь Валери. Бессмысленные убийства ни в чем не виновных людей… Этого мало?
– Да, – кивнул адвокат. – Убийства не входили в наш план. Среди исполнителей всегда найдется какой-нибудь недоумок, который начнет проявлять инициативу. Инициативный дурак – страшный человек.
– Вы о картавом?
– Да, о нем. Ему поручили обеспечить вашу личную безопасность в Душанбе и ваш приезд сюда в назначенный день и час. Но он немного перестарался.
– Мне почему-то кажется, что вы не слишком переживаете по этому поводу.
– Вы правы, я не в трауре. Но чувство досады, которое я испытываю, вполне искренне… А почему вы не выпили за мой тост?
– Я не хочу пить с вами.
– Тогда выпейте с Валери. Мне казалось, что вы неравнодушны к ней.
– Вам в самом деле только казалось.
– Вы благородный человек, но весьма странный. Проделать столь рискованный путь – я полагаю, что без приключений не обошлось, – ради спасения девушки, к которой вы абсолютно равнодушны… Простите, но логики не вижу.
– Я часто в своей жизни совершаю бессмысленные поступки.
– А вот это зря. Каждый поступок должен быть ступенькой на пути к цели. Вот возьмите, к примеру, меня. То, что вы сейчас сидите напротив, – результат поступка, который для меня имеет огромный смысл.
– В вашем же сидении напротив я никакого смысла не вижу.
– Но это не значит, что его нет. Я же говорил вам о терпении и мудрости.
– Похоже, вы собираетесь предложить мне сотрудничество?