– Нас расстреляют на рассвете? – спросила она.
– Почему именно на рассвете?
– В кино и книжках так всегда. Утром разбойников выводят во двор. Звучит приговор, тарахтят барабаны. Офицер командует: «Оружие на изготовку! Целься! Пли!» Ба-бах! И смертельно раненные герои красиво съезжают по стене и с улыбкой падают на землю. А мы с тобой поцелуемся в последний раз, как Ромео и Джульетта… Ох, – вздохнула она, – как умирать не хочется!
Неожиданно за дверью загремел замок, и Валери испуганно прижалась ко мне. Мы все как по команде прикрыли глаза руками – в дверной проем хлынул, как нам показалось, ослепительный солнечный свет, и мы не сразу увидели мужчину в круглой шапочке, пиджаке, надетом на длиннополую серую рубаху, и остроносых калошах. Он, опираясь рукой о дверной бревенчатый каркас, долго всматривался в темноту сарая, с каким-то странным выражением на бородатом лице взглянул на адвоката, затем на нас с Валери, снова на адвоката и снова на нас.
– Инжибю, – сказал он, глядя на меня, и поманил рукой.
– Простите, – ответил я, – теперь то же самое, только по-русски.
– Он хочет, чтобы вы вышли, – пояснил Рамазанов.
Афганец терпеливо ждал, когда я встану на ноги. Валери вцепилась мне в рукав куртки:
– Не ходи, Кирилл! Если умирать, то вдвоем!
Это было трогательное расставание. Валери едва не плакала и до самой двери не отпускала мою руку. Я, несмотря на то, что еще пытался шутить, тоже чувствовал себя скверно, хотя в глубине души надеялся, что расстрел, если таковой планируется, в самом деле будет осуществлен с первыми лучами солнца. Как в книжках.
В дверях я обернулся. Рамазанов прожигал своим взглядом мне спину. Его глаза кричали мне: «Не выдай!!!»
– Господин адвокат, – сказал я ему с улыбкой, которую попытался изобразить на лице, – у вас глаза еще не болят?
Валери всхлипнула за моей спиной. Я одарил и ее прощальным взглядом.
– Самое безобразное во всей этой истории, – заключил я, – что тебя приходится оставлять наедине с этим многоопытным холостяком.
Афганец легко похлопал меня по плечу. Дверь за моей спиной со скрежетом захлопнулась.
Бородатый вывел меня из проулка на центральную улочку кишлака. Мы свернули вправо и пошли вверх. Я шел медленно, мой конвоир меня не поторапливал, и я успел хорошо рассмотреть все то, что нас окружало. У меня не возникло мысли о побеге, я не мог даже предположить, что оставлю Валери в плену, просто сработал старый профессиональный рефлекс: когда тебя ведут, то надо хорошо запоминать куда.
Мы поднялись до типичного для этой местности саманного дома, на крыше которого возвышалась пристройка со стеклянными окнами и печной металлической трубой, торчащей из прокопченной стены, словно трубка изо рта адвоката Рамазанова. Мой конвоир, видимо понимая, что я совершенно не рублю в его языке, молча хлопнул меня по правому плечу, и я послушно свернул влево, к лестнице, ведущей к пристройке. Конвоир подождал внизу, пока я взберусь, выдерживая необходимую дистанцию, чтобы я ненароком не заехал сапогом ему промеж глаз, затем поднялся за мной следом, закинув автомат за спину.
Мы вошли в комнату, посреди которой стоял стол с чайником и пиалами, в деформированной консервной банке дымились окурки. За столом сидел средних лет человек с длинными, слегка вьющимися волосами, тоненькими усиками и такой же, едва обозначенной бородкой, со смуглой кожей, гладкой и чистой, без единого изъяна, как у младенца. В чертах его лица угадывалась европейская кровь. Человек был красив, но я понял самое главное – от него зависит наша жизнь.
Он кивнул мне на стул, придвинул пиалу, пачку «Кэмела».
Меня вдруг осенило. Я понял, почему на допрос вызвали именно меня и почему с человеком, который с оружием в руках угнал автомобиль, обращаются достаточно вежливо.
– Кто вы? – спросил длинноволосый на чистейшем русском языке.
– А вы разве не знаете? – ответил я, наливая в пиалу чай. – Там же все написано.
– Давно перешли границу?
– Четыре дня назад.
– Цель?
Он спрашивал негромко, будто мои ответы его мало интересовали. Взгляд блуждал по моей груди, рукам, лицу.
– Мы пришли зарабатывать деньги.
– Я понимаю. Кто вас отправил?
Я понял, что лед подо мной затрещал с угрожающей силой, и ляпнул первое, что мне пришло на ум:
– Сафаров.
– Не слышал такого. Пейте еще. Закуривайте. Вы давно в Таджикистане?
Я отрицательно покачал головой:
– Полгода. Я только недавно заключил контракт.
Длинноволосый не сводил с меня глаз. Я, как заведенный, десятый раз налил в свою пиалу чай и залпом выпил. Хорошо, что не курил, не то от пачки «Кэмела» осталась бы гора окурков.
– Хорошо, – растягивая звуки, ответил длинноволосый.
Сейчас повернет свое красивое лицо в сторону конвоира, подумал я, и так же тихо и мягко скажет: «Этого можно расстрелять». Но он спросил у меня:
– И как вы думаете здесь заработать?
– Мы хотим переправить на тот берег партию наркотиков. – Длинноволосый молчал, будто ждал продолжения, и я добавил: – Я формирую смешанный отряд из числа парней, которые здесь служили. Они хорошо обучены, но у нас мало оружия.
– И вы здесь служили?
– К сожалению, пришлось.
– Интересно, в каких краях?
– В Кундузе.
– Это там, в долине?
Я понял, что длинноволосый меня проверяет.
– Нет, это там, где плато. Рядом со взлетно-посадочной полосой.
Он закурил, и я рассмотрел его пальцы. Несомненно, он – один из командиров отрядов таджикской оппозиции. Моджахедов я представлял себе достаточно однозначно – вдоволь насмотрелся на бородатых. Этот же крушил мое представление о них самым беспардонным образом. Ногти на тонких пальцах чистые, обработанные пилочкой, движения изящные, разговор спокойный и конкретный, что само по себе говорит о наличии интеллекта.
– Вы силой захватили автомобиль на территории, которую я контролирую, – сказал он.
– Глубоко сожалею о случившемся и приношу вам в связи с этим свои извинения, – немного наигранно ответил я и улыбнулся.
Длинноволосый, похоже, улыбаться не умел. Он смотрел на меня невидящими глазами сквозь струйки сигаретного дыма и, казалось, совершенно забыл обо мне, и мысли его витали где-то далеко-далеко от этого стола с пластиковым покрытием, какие бывают в закусочных.
– Куда вы направляетесь?
– В район Нардары.
– И что там?
– А там находится наш постоянный поставщик сырья.