Я поднялся выше, где было не так сыро и прохладно, сел на песок рядом с зарослями кипарисов и стал обуваться. Затем туго зашнуровал кроссовки и насухо вытер голову майкой.
Отломив хвойную веточку, я растер иголки между ладоней и поднес их к лицу, втягивая дурманящий запах. И что мне теперь делать? Об утопленнице сообщить в милицию надо обязательно, но только анонимно, иначе если я заявлюсь туда сам, то сидеть мне в следственном изоляторе до тех пор, пока следователи не найдут преступника. Но, может быть, его не найдут вовсе.
Значит, думал я, поднимаясь на ноги, в моем распоряжении всего день-два, в течение которых я должен найти преступника. Так что, дорогой Кирилл Вацура, выкапывай трубку Шерлока Холмса и принимайся за работу. Время играет против тебя.
Можно сказать, что в эти минуты я едва ли не любовался самим собой – своей выдержкой, хладнокровием и силой духа. К тому же на меня свалился замечательный повод, чтобы вновь заняться сыском и, не задевая своего самолюбия, не нарушая слова, вернуться к прежнему имиджу, который когда-то покорил сердце Анны. Собственно, подсознательно я все сейчас делал ради нее, и мне казалось, что этот стимул поможет мне с легкостью пережить выпавшее испытание.
Я решительно шагнул на тропу, ведущую через лес к поселку, как вдруг совсем рядом услышал:
– Не пора ли раскрыть карты, господин директор?
С ужасом я узнал голос профессора Курахова и медленно повернул голову, глядя в темноту.
– Стойте на месте и не вздумайте бежать, – сказал профессор.
Я по-прежнему не видел его. Казалось, что голос материализуется из темноты. Похоже, что Курахов сидел на корточках за большим кипарисом, черной мечетью вонзившимся в звездное небо.
– Я не знал, что вы любите шпионить, профессор, – произнес я, все еще не придя в себя.
– Не просто люблю. Обожаю! Особенно когда шпионаж дает результаты.
Наконец я увидел его. От дерева медленно отсоединилась тень. Профессор, однако, не спешил подойти ко мне ближе, должно быть, опасаясь удара.
– И какие, интересно, результаты вы получили? – спросил я, мучительно гадая, видел ли он, как я вытаскивал труп, или нет.
– Результаты просто сногсшибательные. Как ловко я вас раскусил, а?
– Не понимаю, в чем этот раскус заключается? – пожал я плечами, вглядываясь в темноту. Кажется, профессор пришел один.
– Не надо, не валяйте дурака, э-э-э… забыл, как вас зовут.
– Вы что ж, от самого дома за мной следили?
– Представьте себе, да. Правда, вы едва не ушли от меня, когда сели в машину. Но мне повезло с попуткой.
Профессор замолчал. Я не мог понять, что ему от меня нужно. Если он все видел, то пусть думает обо мне что угодно, хуже мне от этого не будет. Если же он намерен шантажировать меня, то это пустой номер.
– Что ж вы молчите? – нетерпеливо спросил профессор.
– Молчу? – искренне удивился я. – А что вы, собственно, хотели бы от меня услышать?
– Объяснений. Отвечайте, что вам от меня надо?
– От вас? Ничего. Честно говоря, я сам хотел задать вам такой же вопрос.
– Вы все-таки лукавый человек, господин директор! – покачал головой Курахов. – Неужели вы станете отрицать, что погром в моем номере произошел не без вашей помощи?
– Ах, вот о чем вы! – с некоторым облегчением произнес я. – Все о своем. Ну да, конечно, это вас сейчас волнует больше всего… Нет, уважаемый Валерий Петрович, никакого отношения к хулиганству в вашем номере я не имею.
– Это было не хулиганство. Это был самый настоящий обыск, и вам это известно не хуже, чем мне.
– А с чего вы взяли, что я причастен к этому обыску?
Курахов усмехнулся:
– Долго и, наверное, бессмысленно рассказывать вам о такой тонкой материи, как интуиция, базирующаяся на логической систематизации фактов. Позвольте лучше задать вам вопрос… Что-то мне никак не удается припомнить вас. Вы заканчивали исторический факультет?
– Нет, педагогический, экстерном.
Профессор вздохнул с таким облегчением, словно с него сняли тяжкое обвинение.
– А я голову ломаю, отчего ваше лицо мне незнакомо. Видите ли, у меня, как у профессионального историка, прекрасная память. Все дело, оказывается, в том, что у педагогов я не читал лекций.
– Все дело в том, – поправил я Курахова, – что я заканчивал не Киевский, а Ленинградский университет.
– Странно, – пробормотал Курахов после некоторой паузы, словно для него стало открытием то, что университеты бывают не только в Киеве. – Странно, – повторил он. – Тогда мне совсем непонятно, как вы связались с этими… с этими шарлатанами от науки… Простите, напомните мне ваше имя?
– Кирилл.
– Кирилл? Мгм, странное имя. Это что-то усредненное… Ну ладно! Так на чем мы остановились?
– На том, что я связался с шарлатанами.
– Да! – щелкнул пальцами профессор. – Я скажу вам честно: вы производите впечатление умного человека. В этом вопросе можете на меня положиться, я никогда не ошибаюсь в людях.
– Я очень тронут, – сдержанно поблагодарил я и слегка поклонился.
Профессор пропустил мою иронию мимо ушей и продолжил:
– И потому я был горько разочарован, когда понял, что вы заодно с этими вопиющими дилетантами, этими школярами, этими недорослями, возомнившими о себе невесть что!
Я уже смотрел на профессора с любопытством.
– Да будет вам известно, – с жаром продолжал профессор, – что генуэзский дож [1] ни за что, ни под каким предлогом не утвердил бы оправдательного приговора консулу на основании того сомнительного манускрипта, который эти невежды нашли во вшивом частном архиве Мадрида. Посудите сами, милейший, это же конец пятнадцатого – начало шестнадцатого века! Генуя находилась в состоянии войны с Испанией, и ничто, никакие адвокатские ухищрения не могли бы спасти честное имя консула, уличенного в тайных связях с влиятельной испанкой! Его счастье, что он погиб задолго до этого суда.
– Безусловно! – согласился я, ровным счетом ничего не понимая.
– Вот видите! – обрадовался профессор. – Вы сами, кажется, приходите к правильному выводу.
– Вы прямо-таки ясновидящий! – польстил я.
– Так смелее же! Сформулируйте то, что уже должно быть ясно пятилетнему ребенку!
Опасаясь, как бы профессор в запальчивости не схватил меня за грудки, я на всякий случай отступил от него на шаг.
– Ну-у, – протянул я, лихорадочно стараясь понять, что Курахов от меня хочет. – Вывод, естественно, однозначный… Правильнее было бы сказать, что в этом вопросе все ясно, как днем…